Русский святочный рассказ. Становление жанра - Елена Владимировна Душечкина

Я так люблю смотреть с хор, и на маму хочется посмотреть… Пустишь?

По лицу няни пробежала какая-то тень. Она начинала сдаваться.

— Ну хорошо. Если можно будет — пущу, — отвечала она тоже шепотом. — Только вы, матушка, сидите в детской смирно. Слушайтесь мисс. Не шалите, платья не мните… А я уж постараюсь…

Долли весело закивала головой, поцеловала в шею, в лицо нагнувшуюся к ней няню и степенно вошла в игрушечную.

Мисс Гаррисон, кончавшая Доллин подарок бабушке, подняла голову, оглядела девочку, заставила ее повернуться во все стороны и велела ей присесть к столу.

Няня, значительно взглянув на Долли, вышла.

Долли села. Мысли ее опять разбегались. То она видела «солидное» платье и себя в нем, то ее начинало тревожить, что несколько рядов в подарке бабушке еще не кончены, а скоро позовут на елку, и как же тогда?.. То начинал мучить вопрос, поведет ли ее няня на хоры или обманет, то приходило в голову: «а как же куклы-то в классной, не разбили ли их, когда раскладывали платье на стульях», и было жаль кукол.

Прошло минут десять, показавшихся девочке вечностью.

Мисс Гаррисон все так же шила и вышивала, изредка давая наставления и спрашивая то о том, то о другом, — вдруг дверь из коридора приотворилась, и няня, в ее гладком коричневом шелковом платье и черной шелковой мантилье с бахромой, показалась на пороге.

— Долли, пойдите сюда на минутку, — подмигивая девочке, позвала она самым спокойным голосом.

Долли быстро спрыгнула со стула и, не спросясь, побежала к няне.

— Dolly! — певучим тоном окликнула ее было молоденькая гувернантка, но, видя, что девочка выходит уже из двери, вдруг передумала и вместо того, чтобы вторично кликнуть ребенка, погрузилась в свою работу.

А Долли между тем, замирая и волнуясь, бежала на цыпочках вслед за няней по коридору.

Добежав до хор, она схватила няню за платье и, слыша снизу, через запертые на хоры двери, таинственный гул, смех и говор голосов, — уткнулась в это платье лицом.

Няня подождала немного, погладила девочку по голове, потом бесшумно отворила дверь на темные хоры, бесшумно ввела в них Долли и затворила дверь. Гул, смех и говор в это мгновенье усилились и, как что-то страшное, поразили слух Долли.

Несколько секунд она стояла смущенная, ничего не понимая, ничего не отличая.

Внизу, в парадной столовой, через сквозные перила хор, она увидела в ярком световом пятне стол, уставленный вазами, фарфором, и вокруг этого стола много незнакомых людей в темных фраках, мундирах с золотом и серебром и цветных платьях, с ярко освещенными лицами и руками.

— Ну, вот видите его? — расслышала через несколько мгновений Долли.

— Где? — вопросительно прошептала девочка.

Она никого еще не отличила и с трудом разыскивала глазами и не находила мать.

— Мамашу-то видите? — спросила няня. — Да вот, вот они!.. Вы не туда смотрите. Вот поближе… Тише! Не шумите… Видите?

Минуты через три Долли освоилась и с темнотой хор, и с ярко освещенным пятном внизу, и с красновато-розовыми лицами и руками, и по этим рукам отыскала глазами свою мать с ее высоко причесанной темной головкой, в сапфирового цвета бархатном платье и с крупной брильянтовой брошью и с крупными брильянтами-солитерами в ушах, и отца, и высокопоставленную особу, и дальше, дальше старшую гувернантку, а рядом с ней и — его.

Долли чуть не засмеялась, увидев его.

Он сидел в новой, туго накрахмаленной, казавшейся бумажной манишке, в своем поношенном фраке и старой, очень открытой жилетке, «прибранный», как говорила няня, то есть, очевидно, побывавший у куафера, и, стараясь показать, что то общество, в котором он находится, ничуть его не смущает, любезно говорил что-то Алиде Федоровне, занимал ее, как свою даму, и весь сиял от удовольствия. Подавали ему, — Долли это заметила, — последнему, но он не обращал на это внимания, брал себе большие порции и ел за двоих.

Долго стояла Долли и с улыбкой, переглядываясь с няней, молча смотрела на «обед».

Потом няня тихонько взяла ее за руку и привела к мисс Гаррисон.

Бабушкина подушечка была уже кончена и вместе с другими подарками, предназначавшимися родителям и родственникам, лежала на столе.

Долли поглядела на подарки; они казались ей необыкновенно изящными; она хотела, но в то же время боялась дотронуться до них, и стала ожидать елку.

IV

Елка — огромное шестиаршинное густое дерево — блестела огнями. Все подарки были уже розданы.

Бурнашов, веселый и довольный, с ножницами в руках, в сопровождении постоянно евшего и пившего в его доме полковника, начинал срезать украшения, бонбоньерки, мандарины, розмариновые яблоки, pommes d’Api[859] и раздавать их приглашенным.

Дети с пунцовыми щеками и блестящими глазами или стояли группами, разглядывая и сравнивая свои подарки с подарками других детей, или в одиночку ходили вокруг дерева и высматривали то, что на нем им нравилось больше всего и что они хотели бы получить. В залах и гостиных сидели и ходили, разговаривая и смеясь, нарядные дамы и мужчины.

Мосье Братьэ несколько раз подходил к Екатерине Николаевне и, сияя радостью, что-то оживленно ей говорил, а раз даже (Долли видела это) взял руку Екатерины Николаевны в обе свои и, будто благодаря за что-то, долго тряс эту руку и под конец разговора поднес ее к своим губам.

Сама Долли, счастливая, радостно-взволнованная, то подбегала к матери и прижималась к ней, то, по приказанию отца, переходила от одного маленького гостя к другому, наделяла всех бонбоньерками и фруктами, стараясь угодить каждому, то разговаривала с ласкавшими ее взрослыми, то издали кивала «своему» гостю. В душе ей было очень весело: ей подарили все, что она желала: и куклу, и кукольную колясочку, и ящик с музыкой, и книги на всех языках. Даже от высокопоставленного лица получила она дорогую безделушку. Но тревожило девочку — где же солидное платье? Зачем же заперли на ключ классную, если там ничего нет. Разве для того только, чтобы обмануть ее, Долли?..

Выбрав свободную минуту, девочка раз даже стрелой побежала наверх и подергала ручку двери, желая войти в классную; но комната оказалась по-прежнему запертой, и войти в нее не было никакой возможности.

Сгорая от любопытства, чувствуя, как громко говорила о чем-то таинственном, прекрасном тишина, царствовавшая наверху (классная, как и все жилые комнаты, помещалась во втором этаже), Долли вернулась к гостям и бросилась к матери. Но мать не удовлетворила ее любопытства. Екатерина Николаевна была занята и, положив руку на плечо девочки, легким движением показала ей, чтобы она шла к детям