Хевен, дочь ангела - Вирджиния Клео Эндрюс

– Хевен, пожалуйста, не говори ничего, что изменит мое отношение к тебе. Если ты хочешь сказать то, что принесет боль, то, пожалуйста, лучше помолчи.

А я все же сказала то, что намеревалась сказать здесь, где она меня слышала.

– Я не такая, какой ты меня считаешь.

– Ты та, которая мне нужна, – быстро возразил он.

– Я люблю тебя, Логан, – прошептала я, опустив голову. – Мне кажется, я полюбила тебя с первого дня, когда мы встретились. Но я позволила другому…

– Я не хочу об этом слышать! – с жаром воскликнул Логан.

Он вскочил на ноги, я тоже встала, и мы оказались лицом к лицу. Ветер раздувал мои длинные волосы, и они щекотали ему губы.

– Ты ведь знаешь, да?

– О том, что болтает Мейзи? Нет, я не верю всяким гадостям! Не хочу верить слухам! Ты моя, и я тебя люблю. И не пытайся убедить меня, что есть причина, почему я не могу тебя любить!

– Но она есть! – в отчаянии закричала я. – Кэндлуик был не таким счастливым местом, как я рисовала в письмах. Я многое лгала. И Кэл был…

Логан резко повернулся и бросился бежать. Он побежал по дороге на Уиннерроу, успев выкрикнуть:

– Нет! Нет! Больше не хочу слышать! Я больше не хочу слышать! Молчи, не говори больше! Никогда!

Я попыталась догнать его, но он, длинноногий, бежал очень быстро, а у меня каблуки впивались в мягкую землю и мешали бежать. Я направилась по тропинке к нашей старой хижине.

Она поразила меня своей убогостью. Вот светлое пятно на стене, где висел отцовский плакат с тигром. Вот здесь стояла наша с Томом детская кроватка. Я не могла отвести глаз от чугунной плиты, покрытой ржавчиной в тех местах, которые были свободны от зеленой плесени. Я не могла смотреть без слез на самодельные стулья, сработанные много лет назад каким-то безвестным Кастилом. Часть перекладин отвалилась, других вообще не было, а всякие мелочи, с помощью которых мы пытались украсить дом, исчезли. Надо же, Логан все это видел! Я долго и горько плакала о том, чего у меня никогда не было и чего я еще могла лишиться. Я услышала порывы и завывания ветра. Начался дождь. И только тогда я поднялась с пола и под дождем направилась в Уиннерроу, который никогда мне не был домом.

Кэл мерил шагами веранду дома Сеттертонов.

– Где ты была и почему такая мокрая, оборванная, грязная?

– Мы с Логаном ходили на могилу моей матери, – ответила я хриплым шепотом и устало опустилась на верхнюю ступеньку, не обращая внимания, что дождь все идет.

– Я так и думал, что ты с ним. – Он сидел рядом со мной, как и я не обращая внимания на дождь, и опустил голову на руки. – Я был целый день с Китти и в полном изнеможении. Еды не принимает. Ее подкармливают через капельницу. Завтра начнутся сеансы радиотерапии. Она уверяла нас, что ходила к врачам, на самом деле ничего этого не было. Опухоль постепенно увеличивалась последние два-три года. Знаешь, Хевен, Китти скорее умрет, чем расстанется с тем, что в ее глазах олицетворяет женственность.

– Чем я могу помочь? – прошептала я.

– Останься со мной. Не покидай меня. Я слабый человек, Хевен, я тебе и раньше говорил об этом. Когда я увидел тебя с Логаном Стоунуоллом, я почувствовал себя стариком. Надо было мне понять, что молодость тянется к молодости, а я, старый осел, попался в собственную ловушку.

Он попытался сесть поближе, но я вскочила, охваченная невообразимой паникой. Он меня не любил.

Во всяком случае, как Логан. Он просто хотел, чтобы я замещала Китти.

– Хевен! – воскликнул он. – И ты от меня? Пожалуйста, не уходи, ты мне сейчас так нужна!

– Ты не любишь меня! – закричала я. – Ты любишь ее! И всегда любил! Даже когда она била меня и измывалась, ты находил оправдания для нее!

Он устало поднялся, плечи его были опущены. Повернувшись, он направился в дом.

– Ты права в одном, Хевен. Я не знаю, чего я хочу. Хочу, чтобы Китти жила, и хочу, чтобы она умерла и освободила меня. Хочу тебя, но знаю, что этого нельзя. Мне не следовало соглашаться с тем, чтобы тебя взяли в наш дом!

Дверь хлопнула. Вечно у меня перед носом закрывают двери.

Прошла неделя. Каждый день я приезжала к Китти в больницу. С Логаном я не встречалась с того дня, когда он убежал от меня и бросил под дождем. Я знала, что через неделю ему ехать в колледж. Часто прохаживаясь мимо аптеки Стоунуолла в надежде увидеть его хоть издалека, я пыталась при этом убедить себя, что ему будет куда лучше без такой, как я, а мне – без такого, который никогда не простит мне несоответствия своему идолу. С брачком оказалась – думал, наверное, Логан. Как Фанни. Если Кэл и замечал, какой я хожу убитой из-за того, что не вижу Логана, то все равно ничего не говорил.

Когда мы находились в больнице рядом с Китти, дни становились невообразимо длинными. Кэл сидел от нее по одну сторону, я – по другую. Он чаще всего сидел, держа ее за руку, я – сложа руки на коленях. Я сидела, чувствуя страдания Китти, как свои собственные, и размышляла о сложностях жизни. Когда-то меня обрадовало бы, что Китти такая беспомощная и не в состоянии раздавать мне тумаки, и оскорблять, и унижать мое достоинство. Теперь же я была полна сочувствия к ней и желала сделать все от меня зависящее, чтобы смягчить ее страдания, хотя в действительности мало что могла сделать. Но все же пыталась, думая, что таким образом я искупаю грехи.

Медсестры давали ей лекарства, а мне приходилось делать ей теплые ванны. Китти давала мне понять, что ждет от меня услуг, на которые у медсестер не хватало времени. Например, смазывать лосьоном тело, расчесывать волосы или делать ей прическу, которую ей хочется. Часто, когда вначале начесывала ей волосы, а потом укладывала, я чувствовала, что могла бы ее полюбить, если бы она дала мне хотя бы полшанса. Дважды в день я делала ей макияж, орошала ее любимыми духами, лакировала ногти, и все время Китти смотрела на меня странным взглядом.

– Когда я умру, ты выйдешь за Кэла, – прошептала она однажды.

Пораженная услышанным, я подняла глаза и задала ей вопрос, но она снова закрыла глаза, а когда она так делала, то уже молчала, даже если не спала. О Господи, пожалуйста, дай ей выздороветь, ну пожалуйста! Я молилась и молилась за это. Я любила Кэла и нуждалась в нем как в отце. Я не смогу любить его так, как он этого хочет.

В других случаях, ухаживая за Китти, я говорила и говорила, обращаясь то к себе, то к ней. Я рассказывала ей о ее родных, о том, как они беспокоятся о ее здоровье (даже если такого не было), стараясь поднять ей настроение и дать надежду и мужество бороться с болезнью, от которой сейчас зависела ее жизнь. Глаза Китти часто наполнялись слезами. А то вдруг она начинала смотреть, не сводя с меня своего совершенно бесстрастного взгляда. Я чувствовала, что с Китти что-то происходит, но не могла понять, к лучшему это или к худшему.