Магнатъ - Алексей Кулаков

«А если принять во внимание кое-какие доклады от внедренной в дом милой Софи агентуры, то дочка у меня еще и большая умница!»

Конечно, он вовсе не собирался умирать — но предусмотреть все, что можно и нужно, был просто обязан. Закинув всю свою писанину в сейф, князь привычными движениями разжег камин и основательно устроился напротив. Вернее, хотел это сделать — но отвлекся от созерцания изменчивого танца огня, услышав за окном глухое ворчание приближающейся грозы и первые удары тяжелых дождевых капель. Прямо на глазах свинцовые небеса разорвала изломанная линия ослепительно-яркой молнии, спустя всего пяток секунд стекла задрожали от раскатистого грома — а вдали уже полыхал новый разряд, на краткое мгновение осветивший чуть ли не все небо разом.

— Прямо как тогда…

Позабыв обо всем, Александр покинул кабинет, спустился на первый этаж и вышел на крыльцо. Постоял, вдыхая влажный воздух, затем шагнул под косые струи теплого майского ливня, запрокинув к плачущему небу лицо.

«А может, вся моя жизнь за последние семь лет — это всего лишь горячечный бред умирающего? И лежу я после удара молнии на земле, а вокруг беспомощно прыгают и суетятся приятели, с которыми приехал на злополучную охоту».

Против воли тряхнув головой от капель, попавших сразу в глаза, нос и уши, он направился в поле, расстилающееся за высокой поселковой оградой. Мутные струйки воды на мощеной дороге, прямо на глазах складывающиеся в настоящие ручейки, удивленные лица охранников при входе в поселок, моментально потяжелевшая от влаги одежда — и четкое ощущение двух внимательных взглядов за спиной. Телохранители…

Грр-дах!..

Когда всего в какой-то сотне метров от их подопечного саданул сине-белый ветвистый разряд, беспокойство охранителей его бренного тела подошло к высшей точке — но в ответ на обращение-предложение вернуться под крышу они получили лаконичный приказ:

— Не мешать.

Впрочем, короткое путешествие уже закончилось. Его сиятельство князь Агренев, фабрикант, промышленник, изобретатель и меценат, владелец заводов, газет и пароходов, — вновь замер под секущими нитями дождя. Стоял, ожидая непонятно чего, надеялся и боялся, чувствуя, как в глубине души просыпается нечто, порядком уже позабытое за время мирной жизни, — а небесная влага, что струилась по его лицу и телу, потихонечку смывала все его многочисленные маски и облики.

Тр-дах!!!

Первым пропал лощеный аристократ — словно его никогда и не было. Вслед за ним последовал рачительный управленец, циничный предприниматель, щедрый меценат, хитроумный мошенник. Ушли, словно бы их никогда и не было, — светские условности, постоянные уступки общественному мнению, вечная осторожность в действиях и словах…

Гр-рум!..

Под свинцовыми тучами, промокший насквозь, но ничуть этим не опечаленный, — стоял и довольно улыбался прагматичный убийца, готовый окунуться в кровь не то что по шею — с головой, если только в этом возникнет нужда. Для безопасности тех, кого он любит и ценит, или для того, чтобы его мечта претворилась в жизнь.

Грр-дах!!!

Необычайно толстая и ветвистая молния на долгое мгновение соединила близкие тучи и раскисшую землю, полыхнув так близко, что телохранители невольно присели, зажмурив глаза, — а их подопечный свирепо оскалился, ощутив дуновение близкой смерти. А затем вдруг удивительно четко вспомнил. Как он плыл в потоке черного света и смотрел на пролетающие мимо него разноцветные искры новых жизней. Или миров, укутанных в серебристо-синюю вуаль нереальности?.. Как давно это было — и как недавно!

«Когда-нибудь я туда вернусь…»

Грр!..

Медленно открыв глаза, Александр без какого-либо удивления констатировал, что гроза ушла. Нет, со стороны моря еще доносилось недовольное бурчание грома и падали последние капли поредевшего дождя — но в разрывах туч уже проглянуло яркое солнце, под лучами которого прежде унылое поле расцвело множеством разных оттенков зеленого и золотистого цвета. А еще… Похоже, влага с небес смыла не только все наносное, обнажив истинное нутро. Она еще забрала с собой и все накопившиеся страхи, переживания и сомнения. Как же легко стало вдруг мыслить и дышать!..

— Когда-нибудь я уйду, да. Но уйду победителем!..

Три дня спустя офицерское собрание лейб-гвардии Преображенского полка.

— Merde![84]

Увидев, что он привлек несколько вопросительных и вполне понимающих взглядов, взбешенный штабс-капитан Навроцкий оставил в покое смятый газетный лист, за малым не выдранный из свежей «Пти Паризьен».

— Вижу, вы тоже приобщились французской прессы, Сергей Сергеевич?

— Приобщился, ваше императорское высочество.

Увидев, как по лицу подчиненного гуляют желваки, командир первого батальона старейшего из гвардейских полков Российской империи сочувственно кивнул — статейка и в самом деле была… не комильфо, да. Ведь если верить ее автору, то служебные будни офицеров-«преображенцев» чуть ли не целиком состояли из веселых кутежей, флирта, разнообразных азартных игр и участия во всевозможных балах и приемах. Более того, этот гнусный писака на полном серьезе осмелился утверждать, что иные офицеры полка весьма своеобразно толкуют понимание суровой мужской дружбы — перечислив затем несколько довольно известных фамилий. Наглец чуть ли не в открытую назвал цвет лейб-гвардии содомитами!!!

— С-союзнички!..

Пригубив из узкогорлого бокала превосходного редерера (а иного в собрании и не водилось), штабс-капитан окончательно успокоился. Впрочем, ради справедливости — он вышел из себя совсем не из-за гнусных пасквилей французского журналиста — просто в последнее время ему было довольно-таки нелегко. Нелепая ссора с известным промышленником и меценатом породила в обществе целый вал совершенно противоречивых слухов — в большинстве своем отнюдь не лестных именно для Навроцкого и Вендриха. «Пир во время голодной чумы» и «отсутствие малейшего сострадания к умирающим сиротам» — самое малое, чего они удостаивались.

Нет, хамское и совершенно непозволительное поведение князя Агренева тоже нашло свое отражение в довольно-таки хлестком прозвище «торговец смертью», вот только прозвище это звучало крайне редко. Особенно после того, как чуть ли не вся империя узнала об этих его палаточных лагерях-приютах для крестьянских детей и участии в их организации и работе сразу дюжины старых и очень уважаемых аристократических фамилий. Голицыны, Оболенские, Юсуповы, Игнатьевы, Нарышкины… Кто бы мог подумать, что у Агренева такие связи?!..

— Пожалуй, тут я с вами соглашусь, Сергей Сергеевич.

Слегка рассеянно выразив подчиненному свою поддержку, цесаревич Российской империи вернулся к своим невеселым размышлениям. Его августейший родитель уже после второй статейки этого низменного писаки Луи Дюпрена… или все же третьей? Впрочем, какая разница — едва ознакомившись с ними, император тут же указал сыну навести порядок в своем батальоне. Мало того, он сделал это в таких выражениях, что переспрашивать и уточнять августейший комбат попросту не рискнул. Честно говоря, свежеиспеченного полковника (и четырех месяцев не прошло, как всем собранием отмечали его новые чин и должность) больше всего тяготили не сами репрессалии — а тот факт, что их пришлось проводить именно ему. Как же он не любил такие вот моменты! Слава богу, матушка и Георгий оказали ему сочувствие и тактичную поддержку…