Сиротка. В ладонях судьбы - Мари-Бернадетт Дюпюи

— Это замечательная идея, и Тошану будет приятно, ведь он считает этого пса очень умным и хорошим охранником. Нам предстоит много работы, но, если ты довольна, одной проблемой уже меньше. Не знаю, как вам объяснить, но я бы уехала в Париж прямо завтра, если бы это было возможно. Я ощущаю нечто вроде призыва, притяжения, которое не поддается логике. И это позволяет мне чувствовать себя по-настоящему взрослой, и я смогу избавиться от порой тягостной опеки своих родителей. Что касается моих детей, я знаю, что они будут в надежных руках.

— А Киона? — спросила Шарлотта. — Она спит вместе с тобой. Наверняка ее очень расстроит твой отъезд!

— Во-первых, у нее теперь есть отец и мама, похоже, относится к ней с любовью. Во-вторых, Киона сама мне посоветовала ехать на поиски Тошана…

Руффиньяк, тот же день

Тошан был один в маленькой комнатке в мансарде, где прятался. Стояла ночь, судя по кусочку темно-синего неба в квадратном окошке с ржавой решеткой.

«В доме не слышно ни звука, — подумал он. — С трудом верится, что Симона с сыном живут здесь, а также семья ее подруги Брижитт. Либо меня засунули слишком высоко, либо она мне лжет».

Ему казалось довольно странным, что он ничего не знает о месте, куда его привезли тяжелораненым, на волоске от смерти, если верить Симоне. Метис был уверен в одном: он прыгнул с парашютом над территорией Франции.

«Мне хотелось бы выйти на улицу, вдохнуть воздух полной грудью. Что это за городок? Или деревня?»

С тех пор как пришел в себя, он не переставал страдать от того, что находится взаперти. Он чувствовал, что его крепкий организм скоро поправится и тогда у него будет лишь одно желание — оказаться на свежем воздухе, в лесу.

«Я должен был связаться с человеком, возглавляющим местную организацию Сопротивления. Я помню все указания, но мне нужна карта, чтобы сориентироваться на местности». Испытывая все большую нервозность, Тошан закрыл глаза, чтобы не видеть серый потолок в бурых пятнах, освещаемый пламенем керосиновой лампы.

— Страны мало чем отличаются друг от друга, — прошептал он, удивившись звуку собственного голоса в тишине.

Он уже сделал такой вывод, прогуливаясь по Лондону, значительно пострадавшему от вражеских бомбардировок. Разрушенные дома обнажили свои осыпавшиеся стены и повисшие в пустоте камни. Повсюду люди строили себе жилье одинаково. «Тесаный камень, бетон, балки, доски, — перечислял он про себя. — Но дерево — благородный материал. Мои братья-деревья отдают нам свою плоть, чтобы мы делали себе мебель и несущие конструкции».

Его индейская душа не давала ему покоя. Он тосковал по запаху влажной земли, по зеленой поросли и огромному небу. От нахлынувшего приступа меланхолии ему захотелось курить. Но сигарет у него не было. Странно, но в этом замкнутом пространстве, где он был предоставлен самому себе, наибольшее страдание ему причиняла смерть Талы. Она снилась ему, когда он забывался даже на несколько минут. «Моя мать… Уезжая из Квебека, я и предположить не мог, что больше никогда ее не увижу. И как же было ужасно узнать о ее смерти из письма! Целая жизнь уместилась в нескольких строчках… Эрмина пыталась щадить меня, но каждое слово разрывало мне сердце».

Он ожесточенно стиснул челюсти, пытаясь вызвать в памяти гордое лицо Талы-волчицы. Словно наивный ребенок, он считал ее непобедимой, способной преодолеть любую болезнь и даже смерть. Образы из прошлого нахлынули на него.

…Его отец, Анри Дельбо, колосс ирландских кровей, просеивает песок Перибонки. Стоит жара, поверхность воды искрится на солнце. Шестилетний Тошан играет в рыбака, держа в руках палку, к которой привязал веревочку.

— Сынок, ты вытащишь нам из реки гигантского лосося, — со смехом говорит Тала.

Она молодая и такая красивая, со своей атласной кожей медно-золотистого цвета и длинными иссиня-черными косами. Она разжигает небольшой костер на берегу, чтобы поджарить ломтики сала…

«Мои отец и мать! Оба погрузились в вечный сон с интервалом в несколько лет. Возможно, они там встретились?» Этот вопрос занимал его несколько минут, затем он сосредоточился на своих детях, чтобы избавиться от боли, гложущей его душу.

«Сегодня Рождество. Мукки с сестрами, наверное, играют под елкой в гостиной Лоры. Как бы я хотел увидеть их, услышать их разговор! Мне так не хватает моих малышей! Лоранс, такой кроткой, склонившейся над листом бумаги и что-то рисующей, с этой ее постоянной манерой грызть кончик карандаша… А моя отчаянная Мари-Нутта наверняка была гордой воительницей в прошлой жизни. В своем предпоследнем письме Эрмина рассказала, как наша дочь перекрасила себе волосы морилкой и вымазала лицо охрой. А Мукки, мой большой мальчик! Ему уже десять лет! Мина утверждает, что он очень на меня похож. Мина…»

С самого утра Тошан запрещал себе думать о своей маленькой женушке-ракушке. Он назвал ее так после их брачной ночи в окружении вековых лиственниц, воздав должное ее перламутровой коже, гладкой, свежей и шелковистой.

— Мина, дорогая… — простонал он.

Ему казалось, что он не видел ее уже несколько лет, а не месяцев. Сделав над собой усилие, он сосредоточился на отдельных деталях. Он увидел, как Эрмина приподнимает свои белокурые волосы по утрам, завязывая их лентой. У нее нежная, лучезарная улыбка и роскошное медово-молочное тело…

Легкий щелчок резко прервал его воспоминания, все более и более интимные. В комнату своей бесшумной походкой вошла Симона. В одной руке она держала круглый поднос с чайником, чашкой и пирожным.

— Добрый вечер, месье, — тихо сказала она. — Простите, что бросила вас почти на весь день, но Натан слишком возбудился. Он получил в подарок на Рождество игрушку и безумно обрадовался, так что я не могла оставить его ни на секунду. И надо было помочь Брижитт с посудой после обеда.

— Не оправдывайтесь, — успокоил ее Тошан. — Мне все равно ничего не было нужно.

Симона подошла к кровати с несколько смущенным видом. Она ухаживала за тяжелораненым мужчиной без всякого стеснения, когда он этого не осознавал, но теперь, когда он пришел в себя, все изменилось.

— У вас нет жара? — спросила она. — Прежде я проверяла это, касаясь вашего лба. Теперь я не решаюсь этого сделать. Глупо, но факт.

— Некоторые вещи я теперь могу делать сам, без вашей помощи. Я обнаружил небольшую уборную вон там, за дверью. У вас больше не будет этой заботы. И, по правде говоря, раз уж я пришел в сознание, не хочу, чтобы вы обращались со мной как с инвалидом.

Он показал на небольшую дверцу, оклеенную обоями, поэтому почти незаметную.

— Что? — прошептала Симона, испуганно глядя на него. — Вы вставали? Но это очень неосмотрительно с вашей стороны. Если бы вы упали, рана могла открыться, а шум выдал бы ваше присутствие!

— Но ваша подруга и ее муж в курсе… То есть я хочу сказать… они знают, что я прячусь в этой комнате. И не волнуйтесь так, я держался за стену на всякий случай. У меня лишь слегка закружилась голова, и все.