Заговорщики в Кремле. От Андропова до Горбачева - Владимир Исаакович Соловьев

происхождения с просьбой переселить евреев из промышленных центров в отдаленные восточные районы, чтобы дать им возможность исправиться “путем приобщения к полезному физическому труду, к земле", а член Президиума ЦК Дмитрий Чесноков (кстати, как и Раиса Максимовна Горбачева, тоже философ, доктор философских наук) написал брошюру, в которой обосновывал необходимость депортации евреев. Брошюра была отпечатана массовым тиражом, и ждали только сигнала для ее распространения.

В это же время на Дальнем Востоке, недалеко от границы с Китаем, на скорую руку возводились бараки для будущих ссыльных, а на железных дорогах стояли товарные вагоны для их перевозки. Когда Сталину доложили, что к началу суда над “убийцами в белых ха-латах“ успеют построить бараки только на 200 тысяч человек, в то время как в Советском Союзе проживало более двух миллионов евреев, он будто бы усмехнулся и, вынув изо рта погасшую трубку, сказал: “Тем лучше! "

Приближался звездный час в политической судьбе будущего вождя.

В это время случилось то, что явилось для него ударом, крахом всех его надежд: 5 марта 1953 года умер Иосиф Виссарионович Сталин.

Смерть Сталина Горбачев воспринял трагически, по свидетельству сокурсников, рыдал на похоронах. Сейчас уже трудно сказать, была ли это искренняя скорбь по вождю наивного провинциала или отчаяние молодого карьериста, чьи честолюбивые планы были неожиданно разбиты в пух и прах.

Когда после смерти Сталина началась политическая “оттепель“ и Хрущев взял курс на десталинизацию империи, Горбачеву не помогли его прежние связи. Теперь они его скорее компрометировали, как и его студенческая ретивость в разоблачении “врагов народа".

По окончании университета он не сумел укрепиться в Москве и вместе с женой вынужден был возвратиться на родину, чтобы начать все сначала. Десталинизация сбила его с толку, спутала все карты, лишила опоры.

Ставропольские пенаты

Ставрополь того времени (как, впрочем, и ныне) — это глухая провинция советской империи, куда отголоски московских политических событий дохбдят (если доходят вообще) с большим опозданием и с курьезными искажениями; где в глазах местных жителей первый партийный секретарь — “хозяин" огромной территории, — это царь и бог и стоит он неизмеримо выше руководителей всей страны; где имеется своя элита и своя чернь и где карьера продвигается, ввиду ограниченности возможностей, все тем же старинным набором чинопочитания, угодливости и взяток, которые увековечены классической русской литературой.

После Москвы с ее интенсивной, пульсирующей жизнью, а особенно после великолепных, даже по столичным стандартам, бытовых условий в новом университетском общежитии на Ленинских горах, жизнь в степной провинции показалась Михаилу и Раисе Горбачевым удручающе безотрадной. А ведь именно здесь им предстояло прожить 23 года — добрую треть человеческой жизни.

Причем, начал Горбачев в Ставрополе с чрезвычайно низкой на провинциальной иерархической лестнице должности — помощника заведующего отдела пропаганды и агитации крайкома комсомола. Во всей истории Ставропольского комсомола не было случая, чтобы выпускник Московского университета с трехлетним партийным стажем приземлился на столь низкую ступень, служившую обычно стартовой площадкой для провинциальных карьеристов, не имевших даже высшего образования. Однако, это была единственная вакансия в ставропольском аппарате. На всех остальных прочно сидели местные партийные бюрократы, которые жили еще по законам сталинского времени и даже не ведали, какая мощная перетряска предстоит им при новом кремлевском хозяине, Никите Хрущеве.

Естественно, когда Горбачевы вернулись в Ставрополь, их не ожидал ни ключ от новой квартиры (который много позже пообещает Брежнев всем советским молодоженам), ни хорошая зарплата, ни разнообразные привилегии партийной элиты.

Вспоминают, что они не могли себе даже позволить отпуска в Москву, по которой скучали — “им там не у кого было остановиться". Как мы уже говорили, приходилось начинать карьеру (а Горбачев в эти годы мыслил для себя только партийную карьеру) с самого низа. Политическая закалка, которую он получил, в наступившие сейчас новые времена пригодиться ему не могла. Как, впрочем, и его юридическое образование — он готовился стать чекистом сталинского образца, однако наступало время, когда это почетное звание превращалось в позорное. Было отчего “завыть волком", как вспоминала впоследствии о первых ставропольских годах Раиса Максимовна. Единственное, что скрашивало жизнь — это дочь Ирина.

Постепенно, однако, и в провинцию стали проникать ветры нового политического курса, и уже не в форме искаженных слухов, а в виде неопровержимых фактов и прямых директив сверху. Через несколько месяцев после приезда Горбачевых в Ставрополь, в конце февраля 1956 года, делегация местных коммунистов возвратилась с ХХ-го съезда партии, на котором Хрущев перед 1500 делегатами со всех концов страны выступил с разоблачением сталинских преступлений. На многих провинциальных аппаратчиков публичное разоблачение вождя произвело, как картинно выразился один из них, “впечатление разорвавшейся бомбы". У них, привыкших управлять своими провинциями по директивам Кремля, “почва уходила из-под ног". Десталинизация означала острую потребность страны в переменах, и в переменах радикальных, — и многие провинциальные руководители, вышколенные сталинским непросвещенным абсолютизмом, оказались к ним неподготовленными. Хрущев требовал от них личной инициативы, государственного мышления, смелого реформаторства — тех качеств, за которые они еще совсем недавно были бы, по сталинской формуле, “укорочены на голову". И они не находили и не смели найти в себе этих новаторских качеств. Не случайно, многие из них, в том числе ставропольские секретари, были сметены в ближайшие же за XX съездом годы в результате массированных чисток провинциального аппарата, предпринятых Хрущевым.

В марте 1956 года секретный доклад Хрущева обсуждался на закрытом партийном заседании в Ставрополе, на котором присутствовал Горбачев с женой. К этому времени он поднялся на одну ступеньку и стал секретарем городского комитета комсомола. Однако, его служебное повышение вплоть до 1960 года, когда во главе Ставропольского края встал Федор Кулаков, с чем еще пойдет речь, было чисто инерционным — он занимал места, освобождаемые теми, кто шел впереди него. От Горбачева требовались только безусловная исполнительность и умение угождать своему ближайшему начальству, в чем он неплохо преуспел и что ему пригодилось впоследствии в Кремле.

В конце 50-х годов Хрущев избирает Ставрополь своеобразным местом ссылки своих политических оппонентов или не оправдавших его доверия хозяйственников. В конце 1958 года сюда прибывает из Москвы опальный Булганин, который еще месяц назад был премьером, входил в Политбюро и являлся постоянным спутником Хрущева во время его поездок за границу. И вот этот высший советский сановник публично объявляется Хрущевым “двурушником" и ссылается в Ставрополье на должность председателя совнархоза.

В Ставрополе группа местных коммунистов, всего три человека, в которую, по свидетельству бывшего журналиста “Ставропольской правды", входил Михаил Горбачев, постарались сделать жизнь и службу опального Булганина невыносимой. Демонстрируя свое идеологическое рвение,