Театр отчаяния. Отчаянный театр - Евгений Гришковец

– Замечательная вещь, – сказал мне молодой долговязый, длинноволосый парень. – Я два раза получил… Немного отдохну и ещё разок зайду.

– Да, аппарат полезный, – сказал я, не понимая, всерьёз он или нет. – Я бы купил и домой отвёз… Знаю много людей, которые могут всю жизнь прожить и не получить эстетического наслаждения…

– Полного, – вставил парень.

– Чего полного? – не понял я.

– Полного наслаждения, – уточнил он.

– А-а-а! – сказал я и засмеялся.

– А ты откуда? – спроси он.

– Из Кемерово.

– Земляк! – обрадовался он. – А я из Барнаула!

Мы познакомились. Звали его Володя. Он уже год как приехал в Питер и был этим очень доволен. В Барнауле у него была рок-группа, но он её распустил и приехал в Питер. Теперь играл сразу в двух разных группах, в одной – на флейте, а в другой – на барабанах. Жил с какой-то питерской барышней, которую он охарактеризовал как хорошую, но не перспективную. Работал Володя в порту на элеваторе.

Всё это он мне выдал сразу, не таясь. После чего предложил пойти покурить. Я ему сказал, что не курю.

– Да не сигареты, чудак! Пойдём, – радушно предложил Володя.

– Не-е-е! Спасибо! – решительно отказался я.

– Ну пойдём, просто так постоишь… За компанию… Да не бойся! Мы же в Питере!

Мы вышли в маленький глухой дворик. День стоял тёплый и на редкость сухой. Во дворе на деревянных ящиках и на старых крашеных табуретках сидели мужчины. Они весело, качественно матерились, курили, выпивали что-то тёмно-тёмно-красное из горлышка бутылки с нарядной этикеткой, пуская её по кругу.

– Художники, – сказал Володя, – вон тот вчера из Америки вернулся. У него выставку всю купили. Теперь гуляет… Пока не пропьёт всё, не остановится, если не сдохнет…

В это время во дворик вошёл очень маленький мужчина в каком-то тёмно-зелёном пиджаке, бордовых брюках и блестящих ботинках. На голове у него была хорошая, но большая ему, совсем новая фетровая шляпа. Лицо этого человека было сморщенное и маленькое. У него, очевидно, совсем не было зубов. Люди с такими лицами ошивались в Кемерово возле рынка или автовокзала.

– Витенька, родной! – крикнул художник, вернувшийся из Америки, – Живой! Иди скорее, мой хороший…

Пришедший беззубый человек в шляпе приветственно раскинул в стороны руки.

– Это тоже художник? – спросил я Володю.

– Конечно! – ответил он.

Володя извлёк из кармана помятый, уже куренный, но недобитый косячок в жёваной папиросной гильзе.

– Точно не будешь? – просил он.

Я наотрез отказался. Тогда он его быстренько, аппетитно докурил, попросил меня подождать, а сам сходил ещё раз получить полное эстетическое наслаждение. Вернулся он вскоре, моргая, и очень довольный.

Потом мы пошли куда-то вместе. Володя рассказывал о чём-то. Ему всё нравилось в его жизни. Он был влюблён в Питер. Ему даже нравилась его работа на элеваторе, потому что надо было работать одни сутки, а потом трое он был свободен.

Он привёл меня в какое-то ничем не примечательное кафе. Там мы пили сильно сладкий кофе с молоком и ели бутерброды. Он их съел штук шесть, постанывая от удовольствия.

– Сколько времени? – вдруг спросил он.

– Четверть шестого, – ответил я.

– Отлично! Сейчас прогуляемся и сходим на роскошный концерт… А потом решим, что делать… Погоди, – встрепенувшись, сказал Володя и уставился на меня, – а ты вообще-то чем занимаешься? Может, тебе это всё по барабану? А я тут планы строю… Просто земляка нельзя бросать…

– Я занимаюсь пантомимой, – ответил я.

– Где?

– В Кемерово.

– В Кемерово? – удивился он. – А ты что, собираешься возвращаться? С ума сошёл? Я тебя с такими ребятами познакомлю…

Мне Володя понравился. Было сразу видно, что ему от меня ничего не надо. Ему можно было в любую секунду сказать «до свидания», и он бы пошёл в своём направлении. С ним было легко, и ничего плохого от него ждать не приходилось. К тому же он готов был мне что-то показать, куда-то сводить, с кем-то познакомить.

– А ты знаешь, что это за кафе? – спросил Володя, когда мы вышли на улицу.

– Не знаю, – ответил я. – А должен?

– Конечно, должен… Это же Сайгон… Но Сайгон уже не тот. Это когда-то сюда ходил Гребенщиков, и кто только не ходил. Благодаря Гребню Сайгон и стал Сайгоном… А теперь сюда ходят те, кто просто хочет постоять, посидеть там, где когда-то жили боги… Пошли отсюда, а то грустно.

Я вспомнил, что слышал про это кафе ещё давно. В школе. Когда впервые слушал «Аквариум». Потом кемеровские битники не раз упоминали это культовое кафе, как место особого притяжения. И вот я в нём был, ел, пил… И ничего не почувствовал.

В тот вечер Володя отвёл меня на концерт группы «Аукцион», который проходил в бывшем кинотеатре. Народу набилось много. В зале стояла тяжёлая духота и пахло горелой проводкой. Люди слушали концерт с восторгом. Музыканты играли потрясающе. Я впервые был на концерте не симфонического оркестра, не ансамбля песни и пляски Тихоокеанского флота и не на выступлении студенческой самодеятельности, а на настоящем концерте настоящей группы.

Концерт произвёл на меня большое впечатление прежде всего тем, что принято называть драйвом. Музыки я почти не слышал, разве что только духовые инструменты. Звук был выстроен плохо, аппаратура была старая и вся свистела, дребезжала и хрипела. Слов я разобрать не мог. Но я видел, что музыканты играли потрясающе. И высокий странный человек на сцене плясал лихо. Его движения мне сразу напомнили пластику Александра с кафедры высшей математики Кемеровского пищевого института.

Публика, пришедшая на тот концерт, знала все песни наизусть, пела их сама и могла плясать, даже если бы музыки не было слышно вовсе. Я же группу «Аукцион» видел впервые. Но концерт мне понравился.

После концерта мы попали в шумную компанию околомузыкальных людей. В той компании все общались со всеми. И Володя со всеми был знаком, но практически никого не знал по имени. Мы куда-то пошли. По дороге компания редела. Володя пропал совершенно неожиданно. Я не думал, что мы так расстанемся, и не взял у него номера телефона. Я остался в компании одного маленького, кругленького лысоватого человека и двух барышень. Барышни были в длинных платьях, сшитых как будто из штор с кружевами. Одна из них была злая, другая весёлая и пьяная. Обе были бледные.

Маленький толстяк обрадовался, когда узнал, что я из Кемерово. Он сам был родом из Читы. Звали его, как мне помнится, Олег. Третий год он жил в Питере, а до того служил прапорщиком в Забайкальском военном округе, в танковом полку. Теперь шил модную одежду своими руками на дому. У него были деньги, он знал всех, его знали многие. Ему очень нравилась его жизнь. Барышни были питерские. Так сказал Олег. Сами они ничего не сказали. Одна не хотела, другая не могла.