Без остановки. Автобиография - Пол Боулз

ехать в Индию, но тут возникло заманчивое, да и выгодное предложение. Съездить в Индию было почти что дешевле, чем остаться в Марокко. Я решил свозить Ахмеда Якуби из центра Феса в самую настоящую Индию и посмотреть, что из этого получится.

Ему понравилось путешествие по морю, да и мне тоже. Еда и сервис были удивительно хорошими. В туристическом классе ехала труппа из тридцати чёрных американских танцоров, выходивших в купальных костюмах на палубу репетировать. Из Нью-Йорка они везли с собой марихуану, которую вскоре стали предлагать капитану. Стараясь их не обидеть, капитан дал понять, что не одобряет подобный буржуазно-упадочнический стиль жизни. Он казался несколько ошарашенным тем, что подобные пороки привились у «подневольного класса».

Ахмед не был подготовлен к индийским реалиям, поэтому был пуще меня шокирован картиной того, как толпы людей, лишённых крова, едят, спят и испражняются повсюду на улицах Бомбея. Индусы казались ему совершенно безумными существами с какой-то другой планеты. Индийские мусульмане, знавшие по-арабски только шахаду[489], которую они декламировали, чтобы доказать, что являются «правоверными», казались Ахмеду не многим лучше. Индия, должно быть, неприятно поразила его, представ местом недобрым и враждебным. Не раз я слышал, как в соседней комнате Ахмед во сне кричал: Fiya l khafouf! / [араб.] «Мне страшно!»

Мне понравился отель в Аурангабаде, где мы остановились. Владелица отеля, англичанка, была последовательницей «христианской науки» и дала мне несколько номеров их журнала Monitor. Она также упомянула, что мой соотечественник, некий мистер Монахан должен через нескольких дней приехать и заселиться. «Он очень известный виолончелист», — уверяла она меня. Я ответил, что никогда не слышал его фамилии, хотя уехал из Америки несколько лет назад, и он мог стать популярным в моё отсутствие. «Нет, он уже много лет популярный», — сказала она.

Через несколько дней приехали «мистер и миссис Монахан» и поселились в соседнем номере. Этот «Монахан» начал музицировать.

Ахмед моментально вынул марокканскую lirah — пастушью тростниковую флейту и заиграл. Музыка из соседнего номера прекратилась, и послышались приглушенные звуки недовольных голосов. Но как только начинала звучать скрипка, Ахмед вторил ей на своей lirah. «Мистер Монахан» ушёл вглубь номера и закрыл дверь, чтобы ему никто не мешал. Я надеялся, что не встречусь с музыкантом на веранде, и не придётся обсуждать с ним этот казус. Во время сиесты где-то в отеле послышался женский голос, кричавший: «Yehudi! / Иегуди!» Тут я понял, что это Иегуди Менухин[490]. «Ты слышишь, как нехорошо жена мужа называет? — спросил Ахмед. — Надо, чтобы он её поколотил». В Марокко Yehudi! / «Еврей!» кричат мулу или ослу, который упрямо стоит на месте. Боясь «будить лихо», я не стал объяснять Ахмеду, что «Иегуди» — мужское имя. Позже в Нью-Йорке я встретил Менухина и спросил его, помнит ли он звуки флейты в Аурангабаде. Он помнил.

Мне хотелось увидеть пещеры Эллора. Они были от нас неподалёку. Мы отправились туда на дребезжащем такси через пыльную и дикую местность. В гёстхаусе около пещер жил всего один человек — англичанин по фамилии Кордингтон. Профессор Кордингтон уже несколько недель находился в Эллоре и прекрасно знал пещеры. В первый вечер после приезда мы сидели на тёмной веранде. Главным образом для Ахмеда профессор рассказывал о древних храмах и подчеркнул, что за тысячи лет их посетили миллионы паломников. Ахмед спросил, кто были эти паломники и какую религию они исповедовали. Получив ответ, что они были буддистами или индуистами, Ахмед вздохнул с облегчением. «Если бы умерло так много мусульман, в раю бы мест для праведников не осталось», — серьёзно пояснил он. Профессор не стал спорить с Ахмедом.

Когда мы вернулись в Бомбей, в американском консульстве меня ждали десять экземпляров романа «Пусть льёт». У нас на двоих было более 500 килограммов багажа, поэтому несколько книг погоды не делали. В то время купе всё ещё были просторными, правда, в тот раз душ не работал, и по пути нас мало кормили. Приходилось питаться фруктами и крекерами.

В Мадрасе в отеле Соппетага мы встретились с танцорами с лодки Batory. На этот раз у них была забористая ganja / «дурь», которой они охотно делились. В Бангалоре мы сходили на традиционную индуистскую свадьбу, где несколько часов сидели на полу и жевали бетель[491]. Обряд был немного похож на марокканскую свадьбу и, казалось, Ахмед впервые в обществе индийцев был в своей тарелке. Потом мы медленно поехали по континенту к Аравийскому морю и проехали вниз по побережью. Где-то через месяц мы оказались в Кочине, где на острове Веллингтона в бухте был хороший отель. Индусы и европейцы приезжали сюда провести праздники и выходные у бассейна. Здесь Ахмед начал каждый день рисовать. Конечно, он привлекал много поклонников и продавал рисунки и картины желающим. Одна пара, мать с дочерью из Бомбея проявляла стойкий интерес к его творчеству, пока он не нарисовал стаю птиц. «Вот к этой картине тянет больше всего. А как называется?» — спросили они. Когда он сообщил им, что работа называется «Башня молчания», они замерли и ушли, не сказав ни слова. Одна индианка объяснила потом, что мама с дочкой были парсами, поэтому посчитали названием оскорбительным. Они связывали его с башней на Малабар-Хилл, где парсы оставляют трупы своих мертвецов на съедение грифам[492].

С точки зрения еды это был не лучший год для пребывания в Индии. Был неурожай риса, и Неру запретил подавать рис в любом виде в ресторанах и отелях. Логика Неру заключалась в том, что покупатели в таких заведениях могут себе позволить и что-то другое, а вот у бедных альтернативы рису не было. Жареный картофель в соусе карри мне не по вкусу. Однажды, живя на острове Веллингтона, мы попросили проехать в лодке к стоящему на якоре индийскому торговому судну. Корабельный повар милостиво выделил нам два с половиной килограмма риса. Мы принесли рис повару в нашем отеле и попросили его приготовить из него нам на ужин с карри. Тот решительно и твёрдо отказал: в большом обеденном зале отеля рис подавать на будет. Но согласился приготовить рис, если мы будем есть его у себя в номерах. После этого куда бы мы ни поехали, мы всегда возили с собой рис.

Однажды в поисках риса мы взошли на борт стоявшего в порту японского корабля. Перед тем, как выдать рис, нас отвели в трюм и показали тело одного из моряков, окружённое зажжёнными свечами и плошками с едой. Парня задавило краном.