Последние дни Помпеи - Эдвард Джордж Бульвер-Литтон

условленном порядке. Оружие их было осмотрено, и затем началось серьезное состязание среди глубокой тишины, изредка прерываемой только возбуждающими звуками военной музыки.

Часто игры начинались самой жестокой из забав: какой-нибудь бестиарий или гладиатор, предназначенный для зверей, приносился в жертву для начала. Но в настоящем случае опытный Панса счел за лучшее, чтобы интерес кровавой драмы шел возрастая, а не уменьшаясь. Поэтому казнь Олинтия и Главка он приберег на самый конец. Решено было, что два конных гладиатора первыми вступят на арену, за ними последуют пешие гладиаторы по парам. Вслед за тем Главк со львом исполнят свою роль в кровавом представлении и, наконец, для торжественного финала, предназначался назареянин с тигром.

Что касается игр помпейской арены, то читателям римской истории придется сдерживать свое воображение и не ожидать здесь грандиозной роскошной бойни, вроде тех, какими угощали Нерон и Калигула обитателей столицы. Римские игры, поглощавшие самых знаменитых гладиаторов и большую часть привозных зверей, служили, в сущности, причиной, почему в меньших городах империи игрища на амфитеатрах были сравнительно человечнее и реже, а в играх, как и во всех других отношениях, Помпея была в миниатюре сколком с Рима. Все-таки это было страшное, внушительное зрелище, такое, подобного которому в новейшие времена, к счастью, не найти: обширный театр, сплошь унизанный рядами зрителей, кишащий толпой человеческих существ, числом от пятнадцати до восемнадцати тысяч, собравшихся смотреть не на какую-нибудь фикцию сцены, драму или трагедию, а на настоящую реальную победу или поражение, на торжество жизни или на кровопролитную смерть каждого из участников в этом бою!

Оба всадника были поставлены в противоположных концах арены и по сигналу, данному Пансой, бросились одновременно друг к другу во весь карьер, – каждый оборонялся своим круглым щитом и держал наготове свой легкий, но негнущийся дрот. Очутившись шагах в трех от противника, Бербикс вдруг осадил коня и сделал поворот, а пока Нобилиор продолжал скакать, противник атаковал его. Щит Нобилиора, быстро и ловко подставленный, отразил удар, который иначе был бы роковым.

– Молодец, Нобилиор! – кричал претор, подавая первый сигнал к рукоплесканиям.

– Прекрасный удар, Бербикс! – подхватил Клавдий со своего места.

Из конца в конец пронесся могучий ропот, прерываемый криками.

Забрала обоих всадников были опущены (как и у рыцарей позднейшей эпохи), однако голова все-таки являлась главной мишенью для нападения, и Нобилиор, поворотив коня с неменьшей ловкостью, чем противник, направил свое копье прямо в шлем врага. Бербикс поднял щит, чтобы оборонить себя, но его зоркий противник, вдруг понизив свое орудие, пронзил его грудь. Бербикс зашатался и упал.

– Нобилиор! Нобилиор! – ревела толпа.

– Я проиграл десять сестерциев, – сквозь зубы процедил Клавдий.

– Habet (довольно), – произнес Панса предусмотрительно.

Чернь, еще не успевшая ожесточиться, подала сигнал к пощаде. Но когда приблизились служащие при арене, они убедились, что милосердие подоспело чересчур поздно. У галла было насквозь пронзено сердце, а глаза его застыли в неподвижности смерти. Ручей темной крови, уносившей жизнь, стекал на песок и опилки.

– Какая досада, что так скоро кончилось, – сказала вдова Фульвия. – Стоило ли из-за этого беспокоиться?

– Да мне и не жаль Бербикса. Всякий мог догадаться, что Нобилиор делает финту. Смотрите, тело зацепили роковым крюком. Его тащат в сполиариум, посыпают арену свежим песком! Панса ничего так не жалеет, как то, что он недостаточно богат, чтобы посыпать арену киноварью и бурою, как этот делал Нерон.

– Ну, что ж, бой был непродолжителен, зато он быстро удался. Вот мой красавец Лидон, уже на арене, а также и гладиатор с сеткой и другие, с мечами! О, как мило!

Теперь на арене было шесть бойцов. Нигер со своей сетью против Спора, вооруженного щитом и коротким, широким мечом. Лидон с Тетраидесом, совершенно нагие, кроме небольшого пояса вокруг бедер, вооруженные каждый только тяжелым греческим цестом, и два гладиатора из Рима, закованные в стальные латы и вооруженные одинаково громадными щитами и остроконечными мечами. Так как вступительный бой между Лидоном и Тетраидесом был не так смертелен, как состязание между другими бойцами, то не успели они дойти до середины арены, как остальные, словно по взаимному соглашению, отступили на мгновение, чтобы посмотреть, чем решится состязание, и подождать, прежде чем более смертоносное оружие заменит цест и они сами вступят в бой. Они стояли, опершись на свое оружие, в отдалении друг от друга, пристально уставив взор на бой, который хотя и не был достаточно кровопролитен, чтобы страстно увлекать чернь, однако все-таки интересовал ее, потому что был происхождением из Греции, страны предков.

На первый взгляд казалось трудным найти более неподходящую пару. Тетраидес, хотя ростом был не выше Лидона, но весил значительно больше. Вообще считалось, что дородность благоприятна в бою цестом, и Тетраидес развивал, насколько мог, свое наследственное расположение к полноте. Плечи его были в косую сажень, а ноги плотны, коренасты и слегка выгнуты наружу, – словом, он отличался таким сложением, какое свидетельствует о силе в ущерб красоте. Лидон, наоборот, стройный почти до худобы, был сложен удивительно красиво и пропорционально, и знаток мог заметить, что хотя мускулы его были не так развиты, как у его противника, зато они были плотные и словно железные. Пропорционально он был также подвижнее, так как был не так мясист, и надменная улыбка на его решительном лице, представлявшем редкий контраст с тяжеловесной тупостью на лице его врага, внушала уверенность зрителям и вместе с надеждой возбуждала в них жалость, так что, невзирая на неравенство их кажущихся сил, расположение толпы было настолько же на стороне Лидона, как и на стороне Тетраидеса.

Кто знаком с современными кулачными боями, кто видал, какие тяжелые, сокрушающие удары способен наносить человеческий кулак, искусно направленный, легко может понять, как эта способность усилилась бы, если б прикрепить вокруг руки на ремнях до самого локтя кожаный поручень, часто еще снабженный страшным орудием в виде железной пластинки или же свинцовой гири у суставов. А между тем вместо того, чтобы усилить интерес состязания, это скорее ослабляло его, ибо сокращало его продолжительность. Очень немногих ударов, удачных и нанесенных по всем правилам науки, было достаточно, чтобы закончить состязание, следовательно, оно не давало возможности развернуть свою энергию, ловкость и стойкую выдержку – качества, которые мы именуем удальством и которые в английском современном бое усиливают интерес и возбуждают до высшей степени сочувствие к храбрецу.

– Защищайся! – проревел Тетраидес, все ближе и ближе надвигаясь на противника, в то время как тот скорее кружился вокруг него, нежели отступал.

Лидон отвечал только гневным взглядом своих быстрых, зорких глаз. Тетраидес нанес удар с