Теплоход «Иосиф Бродский» - Александр Проханов

— Люблю рыбку, — оживился Добровольский, плотоядно облизываясь. — А как, простите, готовят эту самую рыбу лабардан?

— Кладут на лед, замораживают, а потом секут на куски и едят сырой, как строганину, — охотно объяснил игумен.

— Рыбка — слабость моя. Не терпится отведать, — потирал стариковские ручки Добровольский.

Игумен откинул мантию и поправил рясу. На мгновение обнажились начищенные сапоги, и Есаул с удивлением заметил, что их пятки были тесно составлены, а мыски разведены врозь. Подобным же образом были поставлены ноги остальных монахов, а также Добровольского, Куприянова, Круцефикса и некоторых других, включая усы Михалкова.

Монахи и гости величаво потянулись в обитель, где продолжал ухать приветственный колокол. Есаул же, улучив минуту, отделился от толпы и направился в дальнюю келью к святому схимнику.

Келья, куда привел его молчаливый служка, была слабо озарена двумя свечами. Почти все пространство занимала кровать, и на ней, плоско, во всю длину, слежал схимник Евлампий — остроконечный черный капюшон, черная схима, на которой страшно и великолепно, белым шитьем, было начертано распятье, выведены ступени Голгофы, глазел Адамов череп и белели кости. Из-под капюшона смотрели запавшие немигающие глаза. Белая как снег борода невесомо покрыла ткань схимы. Из рукавов выглядывали огромные стариковские руки с костяными недвижными пальцами в черно-синих венах. В головах стояла тумбочка, уставленная пузырьками лекарств, флаконами, чашками, — ералаш, какой царит в комнате смертельно больного. Воздух был душен, пропитан медикаментами. Казалось, свечам трудно гореть в этом недвижном загустелом воздухе, они задыхаются и скоро погаснут. Все стены были увешаны иконами, в окладах, иные за стеклами, перед которыми висели погашенные лампады. На стене, в ногах старца висел крупный образ святомученика царя Николая, в мундире, полковничьих погонах, с золоченым нимбом вокруг лобастой головы. Над кроватью схимника на железной петле висела седая, с затесами и зарубками доска, в которой виднелись две темные дыры, будто дерево было пробито гвоздями.

Есаула, как только он оказался в келье, едва увидел немощное, изможденное хворями и постами лицо, огромные, мерцающие в костяных впадинах глаза, — охватила горячая нежность, слезная любовь, сострадание и острое влечение к дорогому человеку.

Старец медленно перевел на Есаула глаза, и они утратили отрешенность и истовость, наполнились слезной радостью:

— Вася, пришел… Я ждал… Долго же ты добирался…

— Отче! — Есаул упал на колени перед ложем, хватая холодную, тяжелую руку. Стал покрывать ее поцелуями. — Благослови меня, отче!

Вторая рука тяжело, словно темная усталая птица, оторвалась от постели, воспарила над головой Есаула и трижды, с усилием, перекрестила его.

— Ждал тебя, Вася… Следил за тобой оком духовным… Видел твои боренья и страсти… Звал тебя… Скоро умру…

— Отче, я присылал лекарства, гостинцы. Не мог раньше выбраться. Но стремился к тебе душой.

— Ты весь в сражении. Времена порубежные. В этой брани уже нет посторонних. Либо за, либо против. Вижу, как ты сражаешься. Ты воин Христов!

— Хочу тебе исповедаться, отче. Обуревают сомнения. Прав я или нет. Задумал грозное дело. Через день его совершу. Звал Ангела, чтобы он мне снова явился. Повторил слова, что тогда в Афганистане сказал. Не является. Хочу тебе исповедаться.

— Ты и так исповедуешься. Каждая твоя клеточка глаголет.

Глаза старца, исполненные любви и слезного блеска, сияли из-под черного капюшона. Серебряная борода шевелилась от негромких слов..

— Хорошо, что успел доехать… Последний раз видимся…

— Отче, я доктора пришлю замечательного. Хочешь, возьму тебя отсюда в больницу? Лучшие врачи, отборные лекарства. Поправишься.

— Мой доктор на небесах. — Старец Евлампий перевел глаза на стену, где в сумрачных тенях висел царский образ. Колыхания света блуждали по лику, золотому нимбу, блестящим эполетам мундира. — Государь молится за меня, зовет к себе. Он и за тебя молится, Вася. За всех праведников и подвижников, которые Россию спасали и поныне спасают. И за всех грешников, которые Россию мучили и поныне мучают.

Есаул стоял на коленях перед старцем, чувствуя, как в воздухе, еще недавно затхлом, полным болезненных испарений, повеяло чудной прохладой, чистым благоуханием, будто отворили окно в сад, где, невидимые в ночи, цвели деревья. Это было дуновение любви, исходящей от старца, преображающей тварный болезненный мир в духовное пространство, где «несть болезней, печалей».

— Видишь, доска на стене. — Схимник слабо кивнул на висящую доску с двумя отверстиями, похожими на следы от гвоздей. — Ее подарил мне знакомый архимандрит, который тайно проник в подвал дома Ипатьевых и вынес оттуда доску. В ней следы от пуль, убивших государя и наследника. Когда молюсь Христовой молитвой и государь меня слышит, тогда из доски, из черной дыры, как из государевой раны, вырастает роза и пахнет дивно. Вот помолимся с тобой, Государь нас услышит, и расцветет роза, цветок небесного сада.

Есаул смотрел на седое, в рубцах и зазубринах дерево, в темные, уходящие в древесину скважины, сквозь которые пронесся окровавленный горячий свинец, умчался в бесконечность. Оттуда, из узких пробоин, сквозил божественный свет, сочилась лазурь, мерцали две серебристые далекие звезды, словно сквозь доску вели две тонкие дороги в Рай. Там, в окружении белых и алых роз, стоял государь в мундире полковника, прекрасные светлоликие барышни, милый отрок, и царица положила на царский погон легкую белую руку.

— Отче. — Есаул чувствовал легчайшее кружение головы, какое бывает в горах, вблизи сверкающих вершин, где воздух насыщен озоном и прозрачными, спектрами, от которых случается сладкое опьянение — Хотел тебя спросить, отче. Когда виделись в прошлый раз, мы говорили о воскрешении мертвых и о «жизни вечной», на которую устремлен замысел Божий «о человеках». Ты обмолвился о некоем ученом с иностранной фамилией, с которым познакомился, когда занимался генной инженерией. Что это за история, напомни.

Старец шевельнулся, и вместе с ним шевельнулось белое, с фосфорным свечением распятие схимы, будто он силился сдвинуть с себя могильную плиту, желая еще побыть в этой жизни, куда возвращал его вопрос Есаула:

— Ты, Вася, мою историю знаешь. Я был профессором генетики, доктором наук. Прекрасная лаборатория, с советских времен. Лучшие ученые, импортное оборудование. Читал курс в университете по генной инженерии и биотехнологиям. Ко мне обратились люди из разведки.

Принесли секретные документы, где их агент из Америки сообщал о существовании некоего плана под кодовым названием «Черный ворон». Он выглядел фантастично. Речь шла о массовых поставках из Соединенных Штатов дешевой курятины, а именно того, что в России называют «окорочка Буша». Когда окончательно рухнуло наше сельское хозяйство, птицеводство и животноводство и возник острейший дефицит мяса, предвестник массового голода, тогда американцы предложили Ельцину дешевую курятину в обмен на уничтожение русских ракет. В России стали резать ракеты и взрывать шахты, а из-за океана пошел вал дешевой и питательной курятины… Поставкой курятины занималась никому не известная американская фирма, которую якобы курировало ЦРУ. А в России распространением окорочков занималась другая фирма, созданная бывшими сотрудниками КГБ. В Америке были построены гигантские птицефабрики по разведению кур, бойни, морозильники, рефрижераторный флот, который вез мясо через океан. В России его получала дочерняя фирма и оперативно рассылала по всем крупных городам на западе и на востоке страны. Люди из разведки просили меня провести генетическую экспертизу мяса, в котором, по показаниям агента, содержались генетически опасные присадки, специально внесенные в клетки птицы еще в период выведения из яйца и выкармливания… Я принял образцы куриного мяса и, используя открытые мною методики и новейшее оборудование, обнаружил в куриных тканях имплантированные чужеродные клетки. В них содержались человеческие гены, которые мощно воздействуют на тех, кто питается этим мясом. Не стану обременять тебя научными формулами, но если говорить на понятном языке, то в пресловутых «окороч-ках Буша» оказались «клетки уныния», «клетки бесплодия», «клетки суицида», «клетки безволия». Попадая в организм человека, они отравляют его живую ткань и порождают духовный упадок, чувство абсурда, парализуют жизненную волю, приводя у женщин к бесплодию, а у мужчин к импотенции. Блокируют в женщине материнский инстинкт, а в мужчине — инстинкт отца. Люди, употребляющие в пищу это генетически отравленное мясо, гибнут физически и духовно. Желая погасить невыносимое чувство тоски, они начинают безудержно пить, принимать наркотики, впадают в различные формы социальных безумий и фобий. К ним является тот, кого называют «бесом уныния». Они впадают в этот тяжкий грех, который ведет к разрушению всех жизненных основ и в конечном счете к самоубийству. Это открытие ошеломило меня. Ошеломило людей разведки. Мы имели дело с гигантской спецоперацией по истреблению населения России. Недаром Буш-старший был стратегическим врагом СССР, руководил подрывной работдй ЦРУ, в ведении которого находились засекреченные лаборатории генетиков. По просьбе наших разведчиков я составил подробный отчет о проделанной экспертизе, с анализом возможных общенациональных последствий. Через неделю после того, как я передал им записку, на меня наехал грузовик, переломал меня, и я три месяца лежал в больнице на грани жизни и смерти…