Тринадцать гостей. Смерть белее снега - Джозеф Джефферсон Фарджон

Голос Стрейнджа дрогнул, словно на него вдруг нахлынули сомнения.

– Мы должны спуститься, – тихо сказал он. – Пожалуйста, не останавливай меня. Твоя мать всегда знала, что для меня хорошо, и умела убеждать в этом. А вот я не могу все так быстро и правильно решать.

– Ну конечно, мы пойдем вниз, – наконец сдалась Нора, решив игнорировать свои опасения. – Я все прекрасно понимаю. Сейчас я помогу тебе встать… Нет, подожди минуточку. Только одну минутку. А потом я сделаю все, что ты хочешь.

Она выбежала из комнаты и закрыла за собой дверь. К счастью, Лидия ждала в коридоре.

– Ничего не говорите, – прошептала она. – Я, как последний поросенок, подслушивала под дверью. Идите к отцу. Я их предупрежу.

– Будьте добры! Мы вам так признательны за все, – с благодарностью произнесла Нора.

– Но я должна вас предупредить – они поймали Смита.

– Да хоть бы и вождя зулусов. Меня уже ничем не напугаешь.

Вернувшись в комнату, Нора обнаружила, что отец терпеливо ее ждет. Она помогла ему встать с постели и надеть ботинки. Постояв у камина, они высохли и стали жесткими.

Без четырех минут два отец с дочерью вышли из комнаты. В коридоре было темно, но снизу пробивался свет и слышались голоса, которые затихли, как только они начали спускаться. Нора пыталась угадать, чем закончится их странная поездка и оправдаются ли ожидания отца. Одно она знала наверняка – что-то должно произойти. Но ей и в голову не могло прийти, какой сюрприз готовит им мистер Молтби.

Отец же ее не проявлял никаких признаков беспокойства, пребывая в покорно-безмятежном состоянии. Точно так же он ждал помощи, когда их машина съехала в канаву. Нора вспомнила, как он недавно сказал: «Что было, того не вернешь, а чему быть, того не миновать». Это была его жизненная философия.

Такую же философию исповедовал и пожилой джентльмен, встретивший их внизу.

– Добрый вечер, мистер Стрейндж, – приветствовал вновь прибывшего Молтби. – Рад, что вы решили встретить с нами Рождество. Без вас праздник был бы неполным.

– Благодарю вас, – ответил мистер Стрейндж, направляясь к входной двери.

– Вы стояли именно там? – спросил Молтби.

Мистер Стрейндж мрачно кивнул.

– А ваша жена была рядом?

– Мисс Стрейндж, встаньте, пожалуйста, рядом с отцом.

Нора с бьющимся сердцем подошла к отцу.

– Здесь было еще четверо, – продолжал Молтби. – Троих из них – Харви Стрейнджа, Марту Шоу и доктора Уика – мы воскрешать не станем.

– Они стояли у двери в столовую, – произнес Уильям Стрейндж с таким выражением, словно он отвечал у доски.

– Прошу всех остальных встать у двери в столовую, – сказал мистер Молтби. – Роли распределять не будем. В данном случае это не слишком приятное занятие. Четвертым был Чарльз Шоу.

Сделав паузу, он повернулся в сторону кухни и позвал:

– Чарльз, шампанского! Выпьем за наше здоровье!

Все, кроме Уильяма Стрейнджа и самого Молтби, застыли в недоумении. У Норы бешено застучало сердце, а Дэвид, стоявший у двери в столовую, боролся с желанием подбежать к ней и встать рядом. Вместо этого он совершил христианский акт милосердия, потрепав по руке ту, которая была ближе.

«Я прямо чуть не умерла», – позже записала в своем дневнике Джесси.

Ни Стрейндж, ни Молтби не проявляли никакой нервозности. Оба улыбались – первый добродушно, второй – с некоторой долей иронии.

Дверь в кухню открылась, и на пороге возник Чарльз Шоу. В руках он держал поднос, на котором стояла бутылка шампанского и бокалы. Сильно нервничая, он, тем не менее, исполнял данные ему инструкции с решимостью утопающего, хватающегося за соломинку. Бокалы были предусмотрительно расставлены чуть поодаль друг от друга, чтобы из-за его трясущийся руки они не зазвенели раньше времени.

– Спасибо, Чарльз. Прошу вас наполнить бокалы, – распорядился мистер Молтби.

Пока Чарльз разливал шампанское, старик, посмотрев на часы, встал рядом с портретом Джона Стрейнджа и бросил взгляд на лампу, стоявшую рядом. Его бокал был наполнен последним. Оставался еще один.

– Налейте и себе, Чарльз, – сказал Молтби.

– Мне? – изумился дворецкий.

– Почему бы и нет?

Шоу налил шампанского в пустой бокал. Все ждали, не спуская глаз с Молтби, который следил за циферблатом. В комнате стояла тишина, нарушаемая лишь тиканьем часов. Без одной минуты два. Она, казалось, тянулась целую вечность. Наконец раздался скрип, предшествующий бою. Мистер Молтби поднял бокал и воскликнул:

– Поздравляю всех с Рождеством и предлагаю тост за…

Часы пробили два, и мистер Молтби быстро загасил лампу. В то же мгновение луч фонарика осветил портрет, который словно ожил. И даже голос, зазвучавший в темноте, казалось, принадлежал ему, а не мистеру Молтби.

– Моя дорогая внучка, Нора Стрейндж. Прежде чем осушить свой бокал, выслушай то, что я хочу тебе сказать. После твоего двадцатилетнего ожидания пара минут не сыграет роли.

Прежде всего я хочу сказать о своем новом завещании. Оно находится у меня под париком и останется там, поскольку сейчас представляет лишь чисто исторический интерес. Я хотел отдать его тебе, Уильям, поскольку назначил своим наследником тебя, а не твоего брата Харви. Но теперь Харви мертв, он пал жертвой своей и чужой алчности.

Голос затих, как бы давая возможность осознать услышанное. Кто-то громко вздохнул в темноте, давая понять, что новость произвела впечатление.

– Все, что осталось от моего наследства, переходит к тебе. И даже если Харви оставил завещание, в чем я очень сомневаюсь, оно никогда не будет представлено в суде.

Теперь о другой части моего наследства. Завещания теряются, их крадут, подделывают и признают недействительными. Мое эксцентричное поведение могло быть использовано, чтобы объявить меня сумасшедшим. Но уверяю тебя, я был в своем уме, когда составлял завещание. Причем настолько, что перевел в наличные пять тысяч долларов и собирался сообщить тебе, Уильям, где они находятся. Но не успел… Ты мог лишиться и этих денег, но, к счастью, они сохранились и лежат там, где я их спрятал. Их, как и завещание, скрыл мой парик. Однако они находятся не под ним, а за ним. За тем самым париком, написанным кистью, который сейчас у вас перед глазами.

Последовала новая пауза. На этот раз тихо ахнул Шоу. Голос продолжал:

– Как же ты не похож на брата, Уильям! Харви не стал бы ждать ни минуты. Он бы бросился к портрету, сорвал его со стены и растоптал, как некогда растоптал того, кто на нем изображен!

Хочу упомянуть еще одно действующее лицо. Это Чарльз Шоу. Три человека, которых уже нет в живых, сговорились меня убить. Был ли Шоу четвертым убийцей или всего лишь невольным пособником? Сумела ли его сестра, отравившая меня физически, одурманить его сознание, как она сделала это со своим мужем? Если это так и вина Шоу заключается лишь в позорной слабости, малодушии, то не заслуживает ли он прощения, тем более сейчас, когда источник дурного влияния устранен? Может ли такой человек загладить свою вину честной службой?