Введение в общую культурно-историческую психологию - Александр Александрович Шевцов

и купило всю естественную науку во второй половине прошлого века. Однако очевидности, когда начинаешь их исследовать, – это гораздо чаще ловушки нашего мышления, а не проявления действительности этого мира. Далеко не все, что очевидно, еще и истинно. Но если ты хочешь не искать истину, а доказывать правоту на суде, достаточно достоверности. А она вырастает из очевидности. Об этом говорил еще Платон. И этому стоит посвятить отдельную КИ-психологическую работу.

Вторая половина XIX века

С середины прошлого века в психологии начались споры между идеализмом и материализмом относительно природы души и ее бессмертия. То, что человек смертен и права на надежду иметь не может, стало теперь символом веры всего естествоиспытания. Верить в бессмертие стало просто неприлично и вызывало презрение, как все устарелое и недоразвитое. Дети громили отцов.

Рассказывать подробно обо всех школах психологии, возникавших в это время, у меня нет возможности.

В отношении ассоциативной психологии можно сказать, что во второй половине прошлого века она себя изжила. Основные творцы ассоциативной теории – Джон Стюарт Милль и Герберт Спенсер переросли ее и создали свои научные направления. Последний из крупных ученых в рамках ассоциативной психологии – Герман Эббингауз – сам ее критикует в своей последней книге «Очерк психологии», написанной им незадолго до смерти в 1908 году, невыгодно противопоставляя психофизиологии. В двадцатом веке ассоциативная психология, три столетия бывшая основой изучения человеческого мышления, становится предметом истории психологии.

Когда я это пишу, мне сразу вспоминается мое собственное отношение к ассоциативной психологии. Я слушал различные курсы психологии в трех институтах. И всюду в курсе истории психологии так или иначе упоминалось, что вот была такая ассоциативная психология. Больше я ничего о ней не помню, кроме того, что в общем она как-то всюду порицалась. Ассоциативная психология – это что-то отжившее, устаревшее и неверное…И это ощущалось очень сильным воздействием, потому что сказанного было достаточно, чтобы меня не тянуло заглянуть в исходные тексты. Насколько я помню, то же самое испытывали все мои знакомые. Рассказ о многих направлениях мысли, не соответствующих правящей сейчас научной парадигме, подавался так умело, что выглядел совершенно «объективным», но при этом просто убивал мое желание проверять себя. Он как бы говорил: пожалуйста, проверь сам, если у тебя много жизни в запасе…Наука ребенка не обидит, все-таки я тебе добра желаю!

И желание читать что-нибудь, кроме официально признанного правильным и ведущим прямо к победе, пропадало. Но вот только победы все не было…

Как только мне надоело жить чужим умом, я заглянул в исходные работы по ассоциативной психологии, чтобы увидеть самому, что же это такое.

Я не буду приводить объемистых цитат и ограничусь парой коротких выдержек из работы Дэвида Юма (1711–1776), которые, как мне кажется, сильно помогут возвратить уважение к этому периоду в развитии человеческой мысли. Самое главное, что бы мне хотелось, – это показать, что вопросы, встававшие перед основателями ассоциативной теории, были чрезвычайно естественны, и никому, решившему последовательно понять устройство человеческого мышления, их не избежать.

В одной из своих основных работ – «Исследовании человеческого разумения», написанной в 1752 году, Юм посвящает ассоциации идей отдельную главу, которая начинается на удивление просто, по крайней мере, в переводе Церетели начала века:

«Очевидно, что существует принцип соединения наших различных мыслей и идей и что, чередуясь в памяти или воображении, они вызывают друг друга до известной степени методично и правильно. При более серьезном мышлении или разговоре это так заметно, что всякая отдельная мысль, прерывающая правильное течение или сцепление идей, тотчас же замечается нами и отбрасывается» (Юм, с.22).

Можно ли с этим поспорить или обойти это стороной? А если нельзя, то так же естественно возникает следующий вопрос: а как они соединяются? И ответ, из которого дальше развивается вся теория ассоциаций, тоже воспринимается на уровне очевидности:

«Хотя тот факт, что различные идеи связаны друг с другом, слишком очевиден, чтобы скрыться от наблюдения, ни один философ, насколько я вижу, не попытался перечислить или классифицировать все принципы ассоциации, хотя это – предмет, по-видимому, достойный возбудить любопытство. Мне кажется, что существуют только три принципа связи между идеями: с х о д с т в о, с м е ж н о с т ь во в р е м е н и и п р о с т р а н с т в е и п р и ч и н н о с т ь» (Там же, с.23).

И хотя очевидность – это не такая уж однозначная, я бы даже сказал, довольно коварная штука, тем не менее, мне кажется, ассоциативная психология – это необходимый этап в развитии психологической мысли. Более того, если читать не перелагателей, а творцов, то это, оказывается, красивое и умное чтение, доступное даже «простому человеку». Очень похоже, что к ассоциативной теории еще не раз придется вернуться в рамках КИ-психологического подхода.

С последней четверти прошлого века психология стала рассматриваться как опытная и экспериментальная наука, в которой все большую силу забирают физиологи. В России это, в частности, Сеченов, а потом Павлов. Их я упоминаю в связи с необходимостью показать на их фоне основателя русской культурно-исторической психологии Кавелина.

В Германии необходимо упомянуть Вундта, который сначала основывает первую экспериментальную психологическую лабораторию в 1879 году, а потом посвящает весь остаток жизни созданию «второй», то есть культурно-исторической психологии.

Наверное, стоит упомянуть и имя австрийского философа Франца Брентано. Не столько из-за попытки создать «Психологию с эмпирической точки зрения» (1874), сколько из-за того, что он был учителем создателя феноменологии Эдмунда Гуссерля, чьей попытке дать описание человеческому мышлению стоило бы уделить отдельное КИ-психологическое исследование.

В целом психология второй половины девятнадцатого века, чем ближе к его концу, тем больше стремится стать полноценной естественной и точной наукой. Официальная парадигма оценивает то время следующим образом: «Центрами психологической работы становятся специальные лаборатории, возникшие в различных странах. Первоначально приоритет принадлежал немецким университетам. Параллельно интенсивные исследования проводились в России и Соединенных Штатах Америки, в меньших масштабах – во Франции, Англии, Италии и Скандинавских странах. В конкретной научно-исследовательской практике культивировались направления, объединение которых оснастило полную наступательного духа молодую науку экспериментальным оружием (психофизиология органов чувств, психофизика, психометрия)» (Ярошевский, История психологии, с.246).

Однако уже в середине прошлого века стали появляться знаки того, что основа научной парадигмы неверна. Естествоиспытатели долго сопротивлялись этому и не хотели ничего признавать, как многие из них сопротивляются сомнениям в правильности науки как пути и сейчас.

Тем не менее, с середины XIX