Мечтатель Стрэндж - Лэйни Тейлор

Для Сарай это стало неожиданностью. Крылья поднимали ее вверх, но потом верх стал низом и она упала – в точности как Лазло и планировал, прямо в его готовые объятия. Девушка тихонько вскрикнула, но тут же затихла, как только он прижал ее к себе. Лазло обернул вокруг них свои крылья, и они вместе ухнули вниз – но не к земле, а в глубь небес.

Они падали к звездам в потоке ветра и эфира. Дышали воздухом друг друга. Ребята еще никогда не были так близки. Все дело в скорости и физике сна: больше не нужно стоять, прислоняться или летать – только падать. Они уже падали. И никогда не перестанут. Вселенная бесконечна, а у любви своя логика. Их тела подстроились друг под друга, прижались и обнаружили вторую половинку. Сердца, губы, животы – все их нити натянулись. Лазло опустил ладонь на поясницу Сарай. Прижал ее ближе к себе. Ее пальцы запутались в его длинных темных волосах. Мягкие губы медленно нашли друг друга.

Поцелуи на земле кружили голову. Но этот от них отличался. Он источал благоговение. В нем чувствовалось обещание, и, когда парочка принесла его, за ними погнался хвост огня, как у кометы.

Лазло знал, что это не его желание приземлило их обратно на землю. Сарай тоже грезотворец, и выбор принадлежал ей. Лазло подарил ей луну на запястье, звезды, обрамлявшие ее, солнце в банке на полке со светлячками. Он даже подарил ей крылья! Но в этот момент больше всего Сарай хотелось не неба. А мира и сломанных вещей, вырезанной вручную мебели и смятых покрывал, а еще – симпатичную татуировку вокруг пупка, как у девушки с надеждой на будущее. Она хотела узнать все, для чего существуют тела, все, что могут испытывать сердца. Хотела спать в объятиях Лазло – и не спать в них тоже.

Она хотела. Хотела.

Сарай хотела проснуться, держась за руки.

Она пожелала – и сон повиновался. Вселенную сменила комната Лазло. Вместо звезд – сферы. Вместо подушки бесконечного пространства под девушкой мягко пружинили перья. Сарай умостилась на них, а Лазло на ней, и все это с легкостью – правильностью – хореографии, встретившейся с музыкой.

Халат Сарай исчез. Ее сорочка была розовой, как лепестки, лямки тонкие, как паутина на фоне лазурной кожи. Лазло поднялся на локти и зачарованно на нее посмотрел. Провел линию по ее шее, хмелея от этой новой топографии. А вот и ключицы, как в первую ночь. Он наклонился и поцеловал теплую ямку между ними. Кончики пальцев прошлись вдоль рук девушки и остановились, чтобы поиграть с шелковой лямкой.

Не отрывая от нее взгляда, юноша спустил лямку. Сарай прижалась к нему всем телом, откидывая назад голову, чтобы открыть доступ к шее. Лазло накрыл ее губами, а потом проложил дорожку из поцелуев к оголенному плечу. Ее кожа горела…

И его губы горели…

И все равно это только начало.

* * *

Не это увидел Тион Ниро, когда заглянул в окно Лазло. Не пару и не прекрасную голубую деву. Только спящего Лазло, почему-то сияющего. Он источал… блаженство, подумал Тион, как сфера источает свет.

А еще… это что, мотылек у него на лбу? И…

Губы Тиона скривились в отвращении. На стене у кровати и на потолочных балках – тихо трепещущие крылья. Мотыльки. Комната ими кишела. Он наклонился, подобрал камешки, взвесил их на ладони. А потом прицелился, замахнулся – и кинул.

Лазло резко присел и часто заморгал. Мотылек испуганно вспорхнул со лба, все остальные – со стены и забились под потолком. Но он думал не о мотыльках. Он вообще не думал. Сон так глубоко затянул его в свои объятия, что юноша был не способен на размышления, окунувшись в место искренних ощущений – да еще каких! Каждое чувство, оголенное до своего первобытного естества, впервые предстало перед ним в своей неописуемой красоте и невыносимой хрупкости. Никакая частица его сознания не понимала, что он спит – или, скорее, что он внезапно проснулся.

Он знал лишь то, что обнимал Сарай, гладкая кожа ее плеч пылала под его губами – а затем вдруг исчезла.

Уже во второй раз их сон прервался и девушка пропала, но Лазло понимал, что происходило. А сейчас нет. Теперь у него возникло впечатление, что Сарай – плоть, дыхание, сердца и надежды – растаяла прямо у него в руках. Он пытался схватить ее, но это все равно что пытаться схватить дым, или тень, или – как Сатаз из сказки – отражение луны. Лазло прочувствовал всю беспомощность Сатаза. Даже в его комнате, где Сарай никогда не была, воздух будто цеплялся за ее контуры, горячий от намеков на запах и тепло, но в то же время пустой, покинутый. Лишенный.

В прошлые разы юноша испытывал раздражение. Сейчас же он испытывал потерю, разрывающую изнутри.

– Нет! – ахнул Лазло, быстро всплывая на поверхность и выплескиваясь в реальность, как кто-то, кого выкинуло на берег волной. Сон отступил и бросил его там, в кровати, одного – в беспощадной непримиримости яви. А та была столь же мрачной истиной для его души, как пустота Эльмуталет.

Он выдохнул с содроганием, руки опустились с милейшего потерянного фантома Сарай. Даже ее аромат развеялся. Лазло проснулся в одиночестве. Хотя нет – он просто проснулся.

До него донесся звук – тихое недоверчивое пыхтение, – и Лазло быстро развернулся. Створки были распахнуты, и в том месте, где окно должно было вырисовываться во мраке темным квадратом, обыденным и пустым на фоне ночи, возник силуэт: голова и плечи, блестевшие светлым золотом.

– Вот это, – протянул Тион Ниро, – я называю чертовски хорошим сном.

Лазло уставился на него. Тион Ниро маячил в его окне. Он наблюдал за Лазло во сне, как тому снился сон. Как снился этот конкретный сон.

По Лазло прокатилась волна гнева, непропорциональная мгновению – будто Тион заглядывал не только в комнату, но и в сон, становясь свидетелем его идеального времени с Сарай.

– Прости, что прервал что бы это ни было, – продолжил Золотой крестник. – Хотя тебе стоило бы меня поблагодарить. – Он выкинул уже ненужные камешки через плечо, и те покатились по брусчатке. – У тебя повсюду мотыльки. – Они все еще были в комнате, садились на потолочные балки. – Один даже сидел у тебя на лице!

И тогда Лазло понял, что Тион не просто подглядывал за ним. Он его разбудил. Не рассвет и не раздавленный мотылек пробудили его ото сна, а камешки Ниро! Гнев Лазло за секунду преобразился в ярость – простую, жаркую, – и он вскочил с кровати так же быстро, как очнулся от сна.

– Что ты тут делаешь?! – прорычал юноша, заполняя собой пространство в открытом окне, да так, что Тион оторопело попятился. Прищурившись, он настороженно посмотрел на Лазло. Тот никогда еще не выглядел таким сердитым, не говоря уж о разгневанности, и каким-то образом это увеличивало его в размерах. Стрэндж стал совершенно другой и более опасной особью, чем та, которую Ниро знал все эти годы.

Что не должно удивлять, учитывая причину его прихода.

– Хороший вопрос, – ответил Тион, переводя стрелки на Лазло. – Что я тут делаю, Стрэндж? Может, просветишь меня? – Его голос казался таким же впалым, как глаза и щеки. Алхимик был изможденным от потери духа, цвет его кожи – болезненным. Он выглядел даже хуже, чем вчера.