Письма, телеграммы, надписи 1907-1926 - Максим Горький

на все, лишь бы оттолкнуть от меня друзей. Хотя я глубоко равнодушен к этому, но огорчаюсь, когда дело касается таких людей, как Вы.

Жизнь сделала меня излишне чувствительным, как видите.

Буду Вам очень признателен, если Вы ответите на это письмо.

Дружески жму руку.

М. Горький

Р. S. Адрес мой: Отель Кибург, Гюнтерсталь, Фрейбург, в Брейсгау, где я пробуду еще некоторое время.

778

С. ЦВЕЙГУ

18 сентября 1923, Фрейбург.

Стефану Цвейгу.

[Мой дорогой Цвейг!]

Вы извините мне, что я так запоздал ответить на Ваше дружеское и очень лестное для меня письмо, — это опоздание объясняется тем, что я не знаю иностранных языков, пишу и говорю только по-русски, а человека, которому открыта моя интимная, духовная жизнь и который перевел бы мое к Вам письмо, — не было около меня целый месяц. Теперь человек этот приехал, и вот я с великой радостью пишу Вам.

Я почти ничего — кроме имени Вашего—не знал о Вас, Цвейг, до поры, пока не прочитал два рассказа Ваши — «Амок» и «Письмо незнакомки». Первый рассказ не очень понравился мне, второй же взволновал меня до глубин души его потрясающе искренним тоном, его нечеловеческой нежностью отношения к женщине, оригинальностью темы и той магической силой изображения, которая свойственна только истинному художнику. Читая этот рассказ, я смеялся от радости — так хорошо Вы сделали это! И бесстыднейше плакал от сострадания к Вашей героине, от нестерпимого волнения, которое вызывает ее образ и печальная песнь ее сердца. Впрочем — плакал не один я, а и тот, близкий мне человек, уму и сердцу которого я верю, пожалуй, больше, чем себе самому.

Знаете, Цвейг, художник — сочинитель выдумок — делает людей значительно лучшими, несравнимо более интересными, чем их создают бог — или Природа — история и сами они себя.

Затем я прочитал Вашу книгу о Р. Роллане, прекрасную книгу о человеке действительно исключительного значения, исключительного морального обаяния. Не буду говорить о том, как много значит в наше дикое время тот факт, что такая книга о французе написана немцем. С этой точки зрения Ваша работа является для меня одною из тех побед человека над действительностью, которыми все разумные и честные люди имеют право гордиться как неопровержимым доказательством их моральной, их интеллектуальной силы.

Эта книга сделала Роллана более конкретным, ощутимым и близким для меня; я очень люблю этого удивительного человека, а теперь полюбил его еще больше, ибо яснее вижу — благодаря Вам — его духовный образ.

«Письмо незнакомки» будет издано маленькой книжкой в серии книг, куда входят «История Манон Леско», «Наше сердце» Мопассана, «Фиаметта» Бокаччио, «Ромео и Джульетта» и еще ряд произведений, посвященных любви. Уже издана «Первая любовь» Тургенева; на-днях Вы получите ее.

Все эти книжки будут иллюстрированы, и я просил бы Вас указать, кого из немецких художников Вы считаете достойным иллюстрировать «Письмо незнакомки»?

Затем я прошу Вашего разрешения перевести и напечатать в редактируемом мною, издающемся в Берлине журнале «Беседа» Ваш рассказ [«Переулок лунного света»].

И еще просил бы написать для «Беседы» статью о современных немецких художниках слова или же на любую тему, которая улыбается Вам.

Журнал посвящен исключительно вопросам искусства, науки и совершенно чужд политики. В нем печатается Р. Роллан, Франц Элленс, [Дж. Голсуорси], Грегорио М. Сиерра и еще многие иностранцы.

С удовольствием посылаю Вам рукопись: это пока все, что есть у меня под рукою, но если это не удовлетворит Вас, — пришлю другую.

Спасибо Вам за книги; когда у К. Вольфа выйдут мои на нем[ецком] языке, я Вам пришлю их.

На земле нашей есть хорошие радости, такой радостью для меня является встреча с Вами.

Сердечно желаю Вам всего доброго, Стефан Цвейг!

М. Горький

[Мой адрес: Фрейбург (Брейсгау),

Гюнтерсталь, Дорфштр[ассе], 5.

18 сентября.]

779

С. ЦВЕЙГУ

6 ноября 1923, Фрейбург.

6/ХI. 23. Гюнтерсталь

Мой дорогой Стефан Цвейг!

От всего сердца благодарю Вас за Ваше письмо, полное такой искренней заботы, — оно бесконечно тронуло меня.

Да, жизнь здесь становится очень суровой. Быть зрителем драмы гораздо труднее, чем участвовать в ней. Видеть, как люди, которые лишь недавно обладали способностью жить культурными интересами, были в полном расцвете умственных сил, — поглощены сейчас исключительно борьбой за хлеб насущный, — это зрелище очень печальное!

И большинство лихорадочно ждет «твердой власти», чем отчасти объясняются сепаратистские тенденции и проявления местного эгоизма, который показывает, с какой быстротой люди утрачивают сознание общности умственных интересов.

По ту сторону Рейна упиваются гнусной и безумной радостью, а по ту сторону Ламанша ждут и спокойно наблюдают за агонией соседей. Все это называется гуманной и христианской культурой…

Чтобы не слишком много размышлять об этом — я бешено работаю. И рассчитываю вскоре уехать в Карлсбад.

Посылаю Вам корректуру перевода Вашего прелестного «Переулка лунного света» и вскоре пришлю журнал, в котором он появится. Любопытно, что Ваша тема похожа на мой рассказ о любви, который тоже будет напечатан в этом журнале. Еще раз — спасибо за письмо! И не забудьте статью!

Сердечно Ваш

М. Горький

780

М. М. ПРИШВИНУ

20 ноября 1923, Берлин.

Дорогой Михаил Михайлович —

я очень тронут Вашей похвалою писаниям моим, очень обрадован ею, мне приятно слышать, что я стал писать лучше, но — читали Вы «Преображение» Сергеева-Ценского? Я оцениваю этот роман как крупнейшее литературное событие за последние двадцать лет. Роман — растянут, да! — и есть в нем еще иные недостатки, а все же это вещь удивительная и по настроению и по языку. На дудочке сыграно и — всею душой. Прекрасно.

«Кащеева цепь» тоже — превосходно! Не потому, что я хочу ответить комплиментом на Ваш мне комплимент, а — по совести художника говорю. Особенно понравилась мне глава «Кум». «Курымушка» — удивительная личность. И прекрасный Ваш язык говорит через разум читателя прямо душе его. Я — страшно рад за Вас, Ценского, за нашу литературу. В Европах литературы почти нет, только Кнут Гамсун изумляет сосредоточенной силою своего творчества.

Я был бы очень благодарен Вам, если б Вы прислали «Беседе» небольшой — листа два — рассказ или «Очерки» — «От земли», но — нигде не напечатанные; перепечатывать мы не будем. Гонорар «Беседа» платит — пока — очень маленький: два английских фунта за лист. Но если журнал будет пропущен в Россию, чего ожидаем вскорости, гонорар увеличится