Путешествие Хамфри Клинкера - Тобайас Джордж Смоллет

Эту счастливую весть судья выслушал со слезами радости и клялся, буде он оправится, век не забывать, что жизнью обязан искусству и заботливому уходу доктора, которому с жаром пожимал руки. После сего оставили мы его отдыхать.

Нас упрашивали подождать до обеда, чтобы были мы свидетелями его воскрешения, но дядюшка желал уехать до полудня и засветло вернуться в город. Тем временем леди Балфорд повела нас в сад осмотреть рыбный садок, только что оконченный, о котором мистер Брамбл отозвался, что находится он слишком близко от залы, где баронет пребывал сейчас один и дремал в кресле после утренних своих подвигов.

Откинувшись на спинку кресла, он лежал, обернув фланелью покоившиеся на стуле ноги, как вдруг дверь с шумом распахнулась, в комнату ворвался лейтенант Лисмахаго с лицом, искаженным ужасом, и закричал во всю глотку:

– Бешеная собака! Бешеная собака!

Подняв оконную раму, лейтенант выпрыгнул в сад. Разбуженный этим отчаянным криком, сэр Томас вскочил, забыл о своей подагре и, подчиняясь какой-то бессознательной силе, последовал примеру лейтенанта и не только вылетел из окна, подобно стреле, пущенной из лука, но, не успев опомниться, бросился в пруд и очутился по пояс в воде. Тогда лейтенант начал орать:

– Боже, смилуйся над нами! Пощади этого джентльмена! Ради бога, не оступитесь, дорогой мой! Принесите теплые одеяла! Закутайте его бедное тело! Согрейте постель в зеленой комнате!

Леди Балфорд была как громом поражена тем, что случилось, изумленные гости молча таращили глаза, а тем временем слуги поспешили на помощь своему хозяину, который, не проронив ни слова, дозволил отнести себя в залу. Поспешно переодели его в сухое платье и закутали фланелью, дали сердечного лекарства и поместили его in statu quo[188], а одной из служанок приказано было растирать ему ноги, каковая операция как будто привела в порядок рассеянные его чувства, и доброе расположение духа вернулось к нему.

Когда мы вошли вслед за ним в комнату, он окинул каждого из нас по очереди каким-то смеющимся взором, но с особым вниманием посмотрел на Лисмахаго, который предложил ему понюшку табака и, когда тот молча ее принял, произнес:

– Сэр Томас Балфорд, за все ваши милости я вам чувствительно благодарен, а за некоторые из них я постарался отплатить собственною вашей монетой.

– Дай мне твою руку! – воскликнул баронет. – Ты мне уплатил не только все сполна, но на руках у меня остались еще излишки, и вот в присутствии всех гостей я обещаю рассчитаться с тобой.

Потом он от души расхохотался, будто радуясь полученному им возмездию. Но у леди Балфорд был очень серьезный вид; по всей вероятности, она полагала, что лейтенант в гневе своем хватил через край, ибо супруг ее был калекой; однако же, говорит пословица, как аукнется, так и откликнется.

Когда-то я видел, как ручной медведь, весьма забавный, покуда обходились с ним хорошо, превратился в свирепого дикого зверя, когда стали его дразнить на потеху зрителям. Что до Лисмахаго, то, кажется, он считал, что испуг и холодная ванна пойдут больному на пользу. Но доктор высказал опасение, как бы подагра от сильного потрясения не перешла из ног в какие-нибудь другие более важные для жизни органы.

Я был бы очень огорчен, если бы сбылось это пророчество о судьбе нашего шутника хозяина, который, прощаясь с мисс Табитой, выразил надежду, что она вспомнит о нем, когда будет раздавать свои подвенечные банты, ибо он немало потрудился для того, чтобы испытать достоинства и отвагу лейтенанта.

В конце концов, боюсь я, как бы наш сквайр не пострадал больше всех от проказ баронета, ибо для его здоровья отнюдь не полезны ночные тревоги. Весь день он зевал и дрожал от озноба и спать лег не поужинав. Итак, завтра – благо квартира у нас хорошая – мы, вероятно, останемся здесь на отдых, а в таком случае вы хоть на денек избавитесь от преследующего вас письмами

Дж. Мелфорда.

3 октября

Мисс Мэри Джонс, Брамблтон-Холл

Милая Мэри!

Мисс Лидди по доброте своей пошлет мое письмо со своим до Глостера, а там уж передаст его вам в руки возчик. Хоть бы уж бог привел нас в целости в Монтмаутшир, потому как я совсем истрепалась от переездов. Сушчую правду говорит пословица: век живи, век учись. Ох, милая моя, чево я только не навидалась и не наслушалась! Нет ничего прочного на этом свете. Кто бы мог подумать, что хозяйка после всяческих трудов, потраченных во спасение ее дарогой души, возьмет да и загубит свое грешное тело? Кто б подумал, что возрится она с вождилением на такое пугало, как Лишмахага, старого, как Марфусаил, тощего, как силедка, и нищего, как цирковная мышь?

Ох, Молли! Видала бы ты, как он спущался по леснице в одной рубахе, а рубаха была такая худая, что все было наружу! Молодой сквайр зовет его Дункихетом, но на мой глаз он точка в точку Крадок-ап-Морган, старый лудильщик, которому попало в Аберганни, потому как он украл котелок. К тому же он нечистивая тварь и, как сказывает мистер Клинкер, не лучше беса, и все смеется над пиблией и новым рождением. И как нет у него денег, так нет и обхождения. Словечка ласкового не скажет, а куда там чтобы подарочек какой сделать, перчатки мне подарить! А похоже на то, что хочет он дерзость на себя напустить и преударить. Ума не приложу, как это можит благородная старая женщина с понятиями рвать на себе волосья и плакать и себя унижать из-за такого придмета! Уж впрямь как в песне поется:

          Заполучит девка птичку,

          Коли плачет по сове.

Но, видно, спутался он с каким-нибудь шотландским колдуном, коли сумел ее так оплести. А я уповаю на бога, а в складку нижней юбки зашила щепочку от граба[189]. А мистер Клинкер говорит, что ежели я узрела новый свет благодати, так нечего бояться дьявола и всех дел его. Ну, да я знаю, что знаю.

Коли хозяйка пойдет за Лишмахагу, мне у ней не служить. Слава богу, местов много, и ежели бы не одна вещь, так я бы… ну, да это пустое. Горничная мадамы Байнар получает добрых двадцать фунтов в год, и еще ей перепадает, и одета она, как знатная леди. Я обедала с ней и камардинами в париках с кошельком и в золоченых камзолах, но пища была никуда, потому как получают они деньги на прокорм. И