Византиец. Смоленское направление - Алексей Борисов

- Что тут произошло? - Заверещал Тороп.

- Тать вон тот, назвал себя Батасухэ, сыном Шоно, которого Меркурьевец убил у ворот. Так вот, сказал и выхватил меч, а тут как раз волки напали. - Андрейка бросил волчицу на снег и вытер кровь с лица.

- Дальше, дальше что было? - Заволновались бояре.

- В общем, он ему голову снёс, а я его из лука в шею, а потом волки, вот. - Холоп продемонстрировал огрызок своего лука.

- Ммда... поохотились. - Высказался за всех один из бояр.

Растерзанные куски погрузили на санки и повезли в город. Горожане, встречая скорбный поезд, узнавая о случившемся, плакали. Вскоре возле церкви собралось несколько тысяч людей. Ермоген вышел на площадь и склонился над санками. К нему подбежал Герасим, упал на колени, показал рукой на труп в одежде Савелия.

- Поплачь сын мой, поплачь. Не уберегли мы защитника нашего. - Ермоген погладил рукой звонаря по голове и перекрестил.

- Как же так, отче? - Взвыл Герасим.

- Да вот так... - иерей остолбенел. Немой заговорил.

- Чудо! Наш епископ сотворил чудо! - Заорал во весь голос Егорка. - Звонарь заговорил!

- Слава Иисусу! Слава епископу Ермогену! - Закричали с разных концов толпы.

Хиротония возведения в сан епископа Ермогена осуществилась де-факто. Уверовавши в силу исцеления епископа, к нему хлынули люди. Если бы не сани, то, наверное, задавили бы. Священник стал крестить людей, к некоторым прикладывал руку, давал поцеловать крест. Многие потом утверждали, что излечились от недугов, дедок с рогулькой стал свободно ходить на двух ногах, некоторые женщины сумели забеременеть, а один из мужичков вдруг потрогал низ живота и заулыбался.

Вечером следующего дня к Ермогену подошёл пономарь Печорского монастыря.

- Видение во сне мне было. Уснул я давеча в келье, как вдруг, словно покров Богородицы на меня опустился. Я вздохнуть, а в нос запах такой приятный, не иначе как в раю, и голос женский прозвучал: 'Сегодня в ночь, у Молоховских ворот, явится нам наш Меркурьевец'. - Пономарь склонил голову, ожидая, что скажет епископ.

- Будь рядом, собери всех, мне надо возблагодарить Господа. - Священник подошёл к иконе, опустился на колени и стал молиться, отбивая поклоны.

Плотный туман стоял за стеной, такое состояние погоды, вообще несовместимо с морозом при низкой влажности, но зрители, ни сколько не сомневались в Божественном участии.

- Смотрите! Смотрите! - Вдруг закричал караульный на башне.

На фоне тумана показался всадник, держащий на ладони левой руки голову, от которой шло сферическое свечение.

- Это он, из видения. - Прошептал пономарь Георгий.

Дым стало уносить поднявшимся ветром, но изображение от выключенного проектора никуда не делось. Я протёр глаза - не может быть! Всадник оставался на месте.

'Галлюцинация', - пронеслось в моей голове.

Зажмурившись на несколько секунд, с опаской приоткрыл глаза. Изображение исчезло. Шло двадцать четвёртое ноября.

Тело для похорон облачили в стальные доспехи и выставили в церкви, но предать земле не смогли. Смолянам требовался некий символ, который навеки останется в памяти поколений, и воин Меркурий стал им. Не просто как человек, сумевший сплотить смолян и поставить железный щит на пути непобедимых завоевателей, а как столп славянских ценностей.

В конце февраля лёд на реке треснул, необычайно тёплая зима подошла к концу. Прошло ещё несколько тёплых деньков, и начался ледоход. Куски белого льда проносились возле крепости, иногда выскакивая на берег, где они замирали, пока другой, более массивный собрат не сталкивал их обратно в воду.

Пахом Ильич, наблюдая за движением льда по реке, глубоко вдохнул, получил какое-то умиление, выразив на своём лице детскую, беззаботную улыбку и, подняв руки к небу, закричал:

- Красота! Масленица завтра. Слышишь Лексей, весна идёт!

- Слышу, Пахом Ильич, пошли чучело из соломы делать.

Мы стали подниматься вверх по пригорку, где были распахнуты ворота. Новгородская команда уже заканчивала устанавливать качели. Девочки, перебравшиеся из Смоленска в крепость, после истории с охотой вместе с Еленой, шумно хихикали в сторонке, кутая миловидные личики в яркие платки. Остановившись, я посмотрел на них, а ведь всё, что тут делается, это именно для них - для детей. Стало чуточку грустно, пройдёт совсем немного времени, и мы больше никогда не увидимся. Мне впервые захотелось остаться здесь, в этом времени.

- Где эта рыжая бестия лазает? - Степанида вышла из кухни, оглянулась по сторонам в поисках мужа, увидела праздно слоняющихся девчат и твёрдым шагом направилась к ним, поправляя на ходу передник.

- Тётенька Степанида, мы только одним глазком, - заверещали девочки.

- Кто просил научить кружевные блины делать, а? Думаете, я просто так спор заключила? А ну, живо к плите!

Ключнице не хватало только скалки в руках. Да и была бы она в её руках, слова б никто не сказал. Многое позволено Степаниде Щуке, как тому сержанту: делай что хочешь, но что бы было. Для всех домашних по хозяйственным вопросам она и царь, и бог, и советская власть. Попробуй спротивиться, как через денёк-другой станет неуютно, а потом и вовсе уныло, словно что-то пошло не от сердца, без души. И вроде всё на месте стоит, а кажется, что не так. Поэтому к Спепаниде относятся с уважением, ибо в своём деле она мастер.

- А с какой начинкой блинчики будут? - Поинтересовался у шеф-повара.

- Как с какой? Василий рыбки копчёной побожился достать, шиш бы я его иначе отпустила. - Степанида стояла руки в боки, высматривая, кого бы ещё запрячь на работы.

- Лексей, ты идёшь? - Окликнул меня Пахом Ильич, держа в руках бечёвку для чучела.

Как ни боролась церковь с языческим праздником проводов зимы, так и не смогла совладать с наследием славянских корней. И первый блин, который комом, всегда приносился в жертву душам умерших предков. Этот блин не выкидывали, его отдавали неимущим, тем, кто не имел ржаной муки. Степанида испекла более двух тысяч блинов, так и уснула прямо на кухне, обессиленная, но с чувством выполненного долга, отпустив девочек ещё после первой тысячи. Перед готовкой мы поспорили с ней на сапоги, такие, как у Елены. Вот и выиграла спор ключница.

Однако похвалить только одну ключницу было бы несправедливо. Этой зимой мы все потрудились на славу, а именно построили мост через Сож и подобие дороги, установив сухопутную связь не только с бывшей деревенькой Гвидона, а и со столицей, через просеку ведущую на Смоленско-Мстиславальский тракт. Расположившись на двух холмиках, недалеко от того места, где просека выходила на поляну, и речка сужалась до тридцатиметровой ширины, мост напрашивался давно. Пока лёд был крепок, Фрол заготовил брёвна высотой в три аршина и распилил их на широкие доски. На вторчермете мне продали куски стального троса, от старого крана и сцепные устройства. В доски забили скобы с двух сторон и через них пропустили два стальных каната. Получилось что-то вроде железнодорожного полотна, где вместо рельс был использован крановый трос. Конструкцию растянули на льду, и зафиксировали на восьми вкопанных и зацементированных в земле толстых брёвнах. Ближние к берегу реки возвышались на три аршина, дальние - на две пяди. Пришлось задействовать тяжеленную машинку, для натягивания троса и талрепы, без этих приспособлений, мы бы не справились. Когда всё было готово, установили поддерживающие тросы с кольцами. Через них пропустили ещё один трос, потоньше, который цеплялся к поддерживающему стальному канату, соединяясь с основной конструкцией, образуя треугольники. Мостик простёрся над рекой на высоте семи аршин, что давало возможность ладьям даже не убирать мачту, проходя под ним. По бокам натянули сетку, больше для психологического эффекта, нежили для страховки. Теоретические расчёты давали возможность проехать по настилу лошадке с санками или с телегой, но практически, это сделать было трудно. Дороги к мосту, как таковой не было, да и в зимнее время её нереально проложить. Пришлось выкорчёвывать деревья, прокладывая просеку от мостика через лес, в сторону поляны, обходя возвышенности. Получилась змейка, длиной почти с четыре версты на той стороне реки и две с половиной на нашей. Вся работа заняла почти три месяца, стоила полторы сотни гривен, а ожидаемого результата достигнуто не было. Бросив в Смоленске и по округе клич, мы привлекли на стройку почти двести человек, из которых, вопреки всем ожиданиям в деревне осталось лишь пятнадцать. Дров от этой затеи было запасено, наверное, на два года вперёд.