По большому льду. Северный полюс - Роберт Эдвин Пири

12 сентября у нас был праздник – 15-летие моей дочери, Марии Aнигито, которая родилась в Энниверсари-Лодж, в Гренландии, севернее всех белых детей на планете. Десять лет назад мы праздновали ее пятилетие на «Уиндварде». Кто знает, сколько айсбергов пронеслось с тех пор по этим проливам, а я все еще был верен тем идеалам, благодаря которым моей дочери суждено было родиться в таком холодном и удивительном месте.

В тот день была сильная снежная буря, но Бартлетт в соответствии с правилами навигации в международных водах украсил корабль флагами, и яркие цвета этого «оперения» резко контрастировали с серо-белым небом. Перси расстарался и приготовил специальный именинный торт, украшенный 15-ю мерцающими свечами, который и был подан к ужину. Сразу после завтрака один из эскимосов притащил белого медведя, годовалую самочку шести футов длиной. Я распорядился сделать из нее чучело; пусть оно станет подарком Мери на день рождения. Я хотел, чтобы медведица стояла, вытянув вперед лапу как для рукопожатия, с наклоненной набок головой и улыбалась так, как умеют улыбаться медведи. Медведица обеспечила нас сочными отбивными; стол был застелен праздничной скатертью и сервирован лучшими приборами – чашками, блюдцами, новыми ложками и т. д.

Через день-два мы стали собирать собак в упряжки и готовиться к санным походам. Снега было вполне достаточно, чтобы начинать переброску грузов к мысу Колумбия; к тому же бухта Блэк-Клиффс уже замерзла. Эскимосы привязывали по пять-шесть собак к вбитым на берегу кольям или проделанным во льду отверстиям. Это была впечатляющая картина, особенно, если смотреть на берег с палубы корабля – почти 250 собак! Их лай был слышен в любое время суток.

Напомню, что время суток мы по-прежнему определяли только по часам, так как солнце, не уходя за горизонт, нарезало по небу круги. Пока мы шли на север, все участники экспедиции работали, не покладая рук, и теперь все было готово к осеннему периоду. Эскимосы приготовили нарты и собачьи упряжки, Мэтт Хэнсон закончил укладывать все «кухонные ящики», не забыв взять и керосинки для приготовления пищи в полевых условиях, а неутомимые швейные иглы эскимосских женщин обеспечили каждого члена экспедиции теплой меховой одеждой.

На севере мы одеваемся так же, эскимосы, иногда внося в классический эскимосский наряд небольшие изменения. Прежде всего, это кулета – меховая куртка без пуговиц, которая надевается через голову. Для лета ее шьют из тюленьей шкуры, а для зимы – из шкур песца или оленя.

Затем куртки из мичиганской овчины. Мы привезли с собой шкуры, а женщины сшили нам из них одежду. Правда, когда становилось слишком уж холодно, мы надевали эскимосские кулеты из песца или оленя с отороченным песцовыми хвостами капюшоном. Такой капюшон, если его одеть на голову, со всех сторон защищает лицо от мороза.

Атеа – это рубаха, сшитая мехом внутрь из шкур оленят; эскимосы носят ее даже летом. На некоторых фотографиях, запечатлевших эскимосов, можно рассмотреть, как искусно подогнаны друг к другу куски кожи на их рубахах. Пожалуй, ни один скорняк цивилизованного мира не сравнится в этом искусстве с эскимосскими женщинами. Так, для шитья рубах они используют сухожилия из спины оленя; такая «нить» оказывается очень прочной: ее практически невозможно порвать, к тому же она не боится влаги. Для более грубых работ, таких как шитье сапог, каноэ или шатров, эскимоски используют жилы из хвоста нарвала. В прежние времена, до того, как я снабдил их стальными иглами, они пользовались шилом, изготовленным из кости, пропуская нитку (жилу) сквозь отверстие, как сапожник протаскивает дратву. При работе со шкурами они никогда не пользуются ножницами, так как это может повредить мех, а только улу – женским ножом (это что-то вроде резака серповидной формы с ручкой на обухе для рубки начинки, какими когда-то пользовались у нас).

Меховые штаны мехом наружу традиционно шьются из шкур белого медведя. Еще эскимосы носят чулки из заячих шкур и камики – сапоги из тюленьих шкур с подошвами из более толстой кожи морского зайца.

Мы одевали подходящие комплекты эскимосской одежды и на корабле, и во время санных походов, и при зимних работах вне помещения. Прибавьте к этому теплые рукавицы – и вы получите полное представление о нашем зимнем гардеробе.

При столь длительном совместном проживании на ограниченной территории в коллективе неизбежно накапливается раздражение по тысяче мелких поводов. Исходя из этого, резонно было бы спросить, не возникало ли трений между людьми? Отвечу, что иногда такое случалось, однако члены экспедиции в таких случаях, как правило, проявляли достойные восхищения самообладание и сдержанность и не давали мелким конфликтам перерасти во что-то более серьезное. Пожалуй, единственной неприятностью можно считать то, что произошло между одним из матросов и эскимосом, которого мы звали Харриган.

Это прозвище Харриган получил из-за своих музыкальных наклонностей. Среди экипажа в то время пользовалась популярностью задорная ирландская песенка, которая пару лет назад была в моде на Бродвее. Текст ее был незатейлив, а заканчивалась она словами «Харриган – это я». Наш эскимос, судя по всему, увлекся песенкой и с таким старанием воспроизводил эти три слова, что, в конце концов, смог их спеть и даже довольно сносно.

Вдобавок к своим музыкальным познаниям, Харриган любил попрактиковаться в шуточках, не всегда безобидных, и однажды на баке направил свой талант юмориста на одного из членов экипажа, чем вызвал его большое неудовольствие. В конечном итоге матрос, не найдя иного способа отвязаться от своего обидчика, пустил в ход кулаки. Вообще эскимосы неплохо владеют приемами борьбы, но не склонны пускать в ход кулаки, так что в результате Харриган ушел с бака с большущим синяком под глазом и острым чувством несправедливости по отношению к себе. Он излил мне свою горькую жалобу на плохое к нему отношение, а я дал ему новую рубашку и попросил держаться подальше от бака, где всегда толкутся матросы. Он забыл обо всем так же быстро, как школьники забывают о своих драках, так что это происшествие прошло, не оставив неприятного осадка, и через пару часов Харриган снова весело напевал свое «Харриган – это я».

Главной целью наших осенних санных вылазок была перевозка на мыс Колумбия припасов и снаряжения, необходимых для весеннего санного похода к полюсу. Выбор пал на мыс Колумбия, в девяноста милях севернее стоянки нашего корабля, потому что это была самая северная точка Земли Гранта, а еще потому, что он был достаточно удален на запад, и это давало возможность обойти течение, несущее массы льда, которые затем накапливаются в проливе Робсон. Оттуда мы могли сделать рывок на север прямо по льду Северного Ледовитого океана.

При перевозке тысяч фунтов предназначенных для людей и собак грузов на расстояние в девяносто миль в суровых условиях Арктики сталкиваешься с множеством проблем. Чтобы облегчить переброску мы разработали следующий план: вместо того чтобы гонять грузы партиями до самого мыса Колумбия, а затем возвращаться за следующей партией, установить по ходу маршрута станции. Первая партия должна была прибыть на мыс Белкнап, приблизительно в 12 милях от судна, оставить груз и в тот же день вернуться к судну. Следующая партия должна дойти до мыса Ричардсон, это еще около 20 миль, оставить там груз, затем вернуться к мысу Белкнап, взять там оставленный первой партией груз и доставить его до мыса Ричардсон. Следующую станцию планировалось организовать в заливе Портер, затем в Сейл-Харбор, еще одну – на мысе Колан, а последняя должна была разместиться на мысе Колумбия.