Американская грязь - Дженин Камминс

Оставался вопрос: кто останется с Рикардином? Слим и Чончо проделывали это путешествие много раз и потому знали, как все устроено; свою судьбу они приняли с достоинством. Не приставали с уговорами к Шакалу и другим мигрантам. Не просили помочь или остаться. От мысли, что сейчас их бросят в пустыне – совсем одних и, считай, в неподвижном состоянии, – никто не впадал в истерику, хотя подобная реакция была бы вполне уместной. Последнее слово осталось за Чончо.

– В конце концов, я – старший брат, – сказал он.

Слим молча кивнул.

– Останусь с крестником. Вы тогда идите, а когда он немного отдохнет, я отведу его на Рубиновую дорогу. Найдите там работу – за обе наших семьи.

Братья крепко обнялись и похлопали друг друга по спине, как это часто делают работяги. Слим прижал к себе мокрую голову сына.

– Прости, Папи, – сказал тот.

Мужчина лишь покачал головой.

– Gracias a Dios, главное, что ты остался жив. Остальное неважно.

Рикардин и Давид помолились вместе со своими отцами, а потом стали прощаться.

– Когда вас найдут, если сможешь, позвони Терезе, – сказал брату Слим. – А я наберу ей из Тусона, спрошу, как у вас дела.

Чончо кивнул.

– А еще вот, возьмите. – Слим поставил рядом с сыном канистру воды.

– Папи…

– Рики, не спорь.

Присев на корточки, Слим заглянул сыну в глаза, потрепал за плечо и снова поднялся – с надвинутой на лицо шляпой. Быстро отвел взгляд.

Чончо с сыном тоже обнялись; на шею Давида опустилась отцовская рука – здоровая, как боксерская перчатка. В каждом – под два метра роста. Поцеловав сына в макушку, Чончо легонько подтолкнул его к дяде и сказал:

– Не ввязывайся там ни во что.

– Следите, чтобы солнце светило в спину, – напомнил Шакал. – До Рубиновой дороги отсюда где-то миля.

«Целая миля, – подумал Лука. – Со сломанной ногой».

Когда койот вернул мигрантов на маршрут и все они поднялись из каньона в горячий розовый рассвет, только Лука оглянулся и посмотрел в расщелину – туда, где на уступе по-прежнему сидели Рикардин и его дядя.

Остальные продолжали движение, и мальчик чувствовал коллективную волю, подгонявшую всех вперед, – словно части единого механизма, словно человеческий эскалатор. Заглушить мотор или притормозить они теперь не могли. Они шагали дальше, несмотря на очередную прореху в душе. Даже койот, казалось, растерял былой запал. И все равно все шли. Все продолжали движение.

Один за другим Луку обгоняли мигранты, а мальчик все стоял и смотрел в расщелину. Чончо прикрыл глаза козырьком коричневой бейсболки. Мокрое лицо Рикардина исказилось от боли. «Как же они будут подниматься, если он на ногах не стоит? – подумал Лука. – Как доберутся до дороги?» Прогнав эти мысли, мальчик решил помолиться. Боже, пусть с ними все будет хорошо.

– Лука, идем, – окликнула Мами.

Мальчик бросился за ней вдогонку.

Когда они наконец пришли к пещере, внутри оказалось тепло и сухо; по задней стене ползли лучи восходящего солнца: оранжевые, розовые, желтые. Услышав слово «cueva»[127], Лука представил затонувшую пещеру с маленькой черной пастью, но в реальности все было иначе: казалось, будто сначала кто-то проделал в земле гигантское углубление ложкой для мороженого, в потом его разгладила и прочистила непогода. Сверху при входе было вбито несколько медных гвоздей. Шакал достал из рюкзака простыню землистого цвета – точно такого же, как и пейзаж вокруг. Он стал вешать ее на гвозди, и на мигрантов упала легкая тень.

В утреннем свете их лица казались совсем не такими, как вчера. Кого-то из них совершенно не удивил тот факт, что они согласились бросить в пустыне раненого человека, лишь бы спастись самим. Марисоль, например, уже давно решила, что ради воссоединения с дочерьми пойдет даже на самый отвратительный поступок. Лоренсо мог бы растоптать младенца – только бы добраться до севера. Но для других согласие оказалось неприятным сюрпризом. Все понимали, как им повезло, понимали, что на месте Рикардина мог бы оказаться любой, и потому ощущали себя проклятыми, обреченными. Бессовестными.

– Сначала мужчины, – объявил койот, разобравшись с занавеской.

Лоренсо фыркнул, но все остальные безропотно отправились на выход.

Ребека промокла насквозь, и от затылка – там, где воротник толстовки впитывал масляную влагу волос, – пахло сыростью. У нее замерзли пальцы ног, в ботинках хлюпало, но девочка ужасно боялась раздеваться.

– Только так ты согреешься, – сказала Соледад.

Потом она плюхнулась на зад и стащила с ног мокрые кеды. В подошвах у нее слегка покалывало.

– Ну вот, так намного лучше.

Все они разделись, не глядя друг на друга. Бето остался в одних трусах, потому что запасной одежды у него не было; тогда Лидия достала ту самую футболку, которой мальчик прикрывался от солнца накануне, и протянула ему. Из-за дождя легким Бето стало хуже, и когда, задрав руки, он надевал дареную футболку, в груди у него свистело и хрипело. Порывшись в рюкзаке, Лидия нашла пластиковый пакет с запасной одеждой; та оказалась довольно сухой. Одежда Луки – тоже. Соледад поднялась на ноги, сняла свитер и растянула его, как занавеску, чтобы Ребека могла спокойно переодеться. Все они отдирали от мокрых тел прилипшую одежду. Напяливали сверху огромные футболки и меняли нижнее белье. Влажные джинсы они положили сушиться на камень при входе в пещеру.

Несмотря на глубокую задумчивость, охватившую мигрантов в отсутствие Чончо и Рикардина, они чувствовали невероятное облегчение, оказавшись в этом месте в это время. Пережив ужасный дождь, Лидия по-новому осознала, как хорошо быть сухой. Пока мужчины переодевались в пещере, они с Лукой сидели под занавеской при входе и сушили на солнце босые ноги. В пустыне по-прежнему стояло раннее утро, но температура стремительно поднималась. Камень под ними был сухим и удобным, и солнечный свет приятно согревал подошвы. Лука хотел спросить Мами, что они будут делать, когда доберутся до севера, но боялся, что у нее не найдется ответа; к тому же было бы очень обидно сглазить успех, когда до конца путешествия оставалось совсем ничего. И все же один вопрос никак не давал ему покоя.

– А что будет с Ребекой и Соледад? – спросил он. – Думаешь, они и правда поедут в Мэриленд?

Лидия прищурилась от нараставшей яркости дневного света и, положив ногу Луки к себе на колени, стала рассматривать его мозоль. Удивительно, но вчерашний пластырь по-прежнему крепко держался на пятке, поэтому она не стала его трогать. Кольцо Себастьяна лежало на ее ключицах теплым грузом. Легкий ветерок коснулся ее коричневых коленей и пощекотал пальцы на ногах Луки, отчего тот заерзал.

– Такой у них был план, – осторожно напомнила Лидия.