Воля богов!. Повесть о Троянской войне - Леонид Свердлов

Лучшие бойцы, герои, командиры собрались под огромной деревянной лошадью, построенной по проекту Афины. Воинственная богиня лично принимала парад. На ней были её самые лучшие доспехи, которые она днём надраила до зеркального блеска, и новая белоснежная эгида. Афине было жаль, что никто этого не видел — дело происходило ночью, огней не зажигали, чтобы не привлекать внимания троянцев, и различить можно было только слабые тени. Богиня прошлась вдоль строя, и даже в темноте можно было заметить, что она волновалась не меньше, чем стоявшие перед ней герои.

— Держитесь, ребята! — сказала она немного дрожащим голосом. — Желаю вам удачи. Помните, я с вами. Смотрите, чтобы всё было по плану. Ни звука! Троянцы ни о чём не должны догадаться. — Она раздала героям маленькие пакетики. — Сидеть вам в коне весь день. Это амброзия — лучшее средство от голода и отлично укрепляет организм. Вообще-то давать её смертным строго запрещено. Ох уж и заругается папа, если узнает! Но ничего — сегодня можно. — Афина с шумом выдохнула и скомандовала: — Залезайте!

Стали подводить лестницу к люку в брюхе лошади. Из-за темноты долго не могли её приставить. «Эх! Надо было всё-таки коня делать, а не лошадь! — подумалось Одиссею. — Проще было бы забираться». Он ещё раньше говорил это Афине, но та только краснела, отворачивалась и бормотала: «Ну вот ещё, глупости какие!»

— Ты помнишь, у нас остался долг перед Антенором? — сказал Менелай, устраиваясь в брюхе лошади рядом с Одиссеем.

— Ты о ком? — спросил царь Итаки.

— Об Антеноре — советнике Приама, он нам жизнь спас, когда мы с посольством пришли, а троянцы хотели нас убить. Мы тогда сказали, что с нас причитается. Сейчас самое время вернуть долг. Надо его защитить.

— Ладно, — неохотно проворчал Одиссей. — Надеюсь, он сможет достойно нас отблагодарить.

Герои замолчали: теперь им надлежало сидеть неподвижно и хранить тишину целые сутки.

На рассвете троянцы увидели, что лагерь врагов опустел, а паруса греческих кораблей маячили уже где-то далеко на горизонте. Начался праздник. Горожане радостно провожали расходившихся по домам союзников. Все были благодарны им за оказанную во время войны помощь, но всё же радовались их уходу: их содержание дорого обошлось троянцам. Союзники тоже радовались, с благодарностью принимали прощальные подарки и торопились на родину, где многие из них не были уже много лет.

Впервые троянцы пришли в греческий лагерь без оружия и без страха. Теперь здесь не было ничего, кроме мусора, который ветер носил по площади, ещё вчера плотно заставленной палатками, а в середине возвышалась гигантская деревянная лошадь.

Теперь это место стало площадью для народных гуляний. Воины ходили по бывшему лагерю, рассказывая жёнам и детям, как они здесь воевали, показывали, где стояли палатки Ахилла, Агамемнона, Аякса и Одиссея, где были стены и ворота, где Гектор поджёг корабль Протесилая. Но больше всего внимание привлекала чудо-лошадь. Троянцы толпились вокруг неё, обсуждая, что она символизирует, зачем её построили, почему тут оставили и что с ней теперь делать. Даже старый Приам приехал на носилках к этой новой троянской достопримечательности.

Некоторые говорили, что лошадь надо оставить на том же месте как памятник победе, другие предлагали её поджечь и водить вокруг этого костра хороводы, кто-то советовал сбросить её со скалы, а были и такие, кто хотел посмотреть, что у неё внутри. Но громче всех прозвучал голос жреца Лаокоона. Он вместе со своими двумя сыновьями бежал из города, размахивал копьём и на бегу кричал:

— Вы что, с ума посходили?! Думаете, они вам что-нибудь просто так подарят? Вы Одиссея, что ли, не знаете?! Не верьте этому коню! Вы не боялись греков, когда они пришли с оружием, но бойтесь их, когда они приходят с подарками!

Лаокоон метнул копьё, и оно вонзилось в брюхо лошади, которое гулко, как пустая бочка, загудело. Этот звук явно убедил всех сомневавшихся, что конь полый.

Приам встал и поднял руку, призывая к тишине. Троянцы замолчали, чтобы услышать решение царя. Но тот ничего не успел сказать.

— Грека поймали! — закричал кто-то.

Люди расступились, пропуская к Приаму двух пастухов, между которыми шёл бородатый воин со связанными руками.

— Бей его! — пронеслось над толпой.

— Люди добрые! — пробасил пленник. — Что ж это делается! То меня греки убить хотят, а то теперь вот троянцы! Есть ещё в мире вообще справедливость?!

Услышав, что бедняга подвергался преследованиям у греков, троянцы замолчали.

— Скажи нам, кто ты такой и почему сдался нам, а не уплыл вместе со своими? — спросил Приам.

— Царь, казни меня или милуй, но я тебе всю правду скажу, — ответил грек. — Мне за правду пострадать не страшно: я и так всю жизнь за правду страдаю — такой уж я человек. Грек я, не отрицаю. Из Аргоса. Зовут меня Синоном. Как Одиссей напраслину на Паламеда возводить стал, я за него заступился, вот Одиссей на меня и озлобился. И тогда они с Калхантом… Да что я вам рассказываю? Вы ведь тоже моей смерти хотите! Как Одиссей? Да?

— Нет, не хотим! Продолжай! — закричали в ответ троянцы.

— Так вот, — милостиво согласился продолжить пленник, — Калхант всем сказал, что меня надо принести в жертву, без этого, дескать, пути назад, в Элладу, нам не будет. Но я-то знаю, что боги человеческих жертв не принимают. В общем, я убежал и прятался, пока все не уплыли. Ну а потом вам сдался. А вы, значит, теперь туда же — убить меня хотите.

— Никто не хочет тебя убить, — ответил Приам. — Развяжите его. Будешь у нас жить, и никто тебя не обидит. Скажи теперь, что это за конь, зачем его построили и для чего здесь оставили.

— Скажу, обязательно скажу, — пробасил Синон. — Грекам всегда Афина помогала, а тут они её прогневали: совершили жуткое святотатство — украли Палладий. Афина, между прочим, до сих пор ещё кое-кого не простила!

Одиссей в чреве лошади мысленно усмехнулся, вспомнив, какую сцену закатила ему Афина после того, как он принёс Палладий в лагерь.

— Вот они и решили построить этого коня в посвящение Афине, — продолжал бородатый. — Это всё Одиссей хитроумный придумал. Он сказал, что вы этого коня сжечь захотите или разломаете — и навлечёте на себя гнев богов: конь-то Афине посвящён. Потому коня и сделали таким большим, чтоб вы его не догадались в город затащить, где бы он вас от любых врагов милостью Афины хранить стал.

— Интересно, — задумчиво сказал Приам. — А Лаокоон нам только что говорил…

— Какой ещё Лаокоон? — удивлённо перебил царя Синон.

Все посмотрели на Лаокоона, но вместо него увидели двух свившихся клубком змей, между которыми мелькал, пытаясь выпутаться, жрец, а змеи между тем с аппетитом доедали его сыновей. Лаокоон пытался позвать на помощь, но не мог, придушенный змеями. Троянцы бросились к нему, но змеи, заметив это, поспешно разорвали жреца на две части и, с хлюпаньем проглотив, шустро улепетнули в сторону города. Многие побежали за ними.