Ленин-Сталин. Технология невозможного - Елена Прудникова

Впрочем, они не только говорили «адским шепотом», но и действовали с самых первых минут, причем весьма недемократично.

«Старый ЦИК, сбежавший в лице своего большинства и в лице своих лидеров, должен был, конечно, формально сложить свои полномочия, сдать дела и отчитаться в денежных суммах… Но старый ЦИК, сбежав из Смольного в другой вооружённый лагерь, не сделал ни того, ни другого, ни третьего.

Отделы перестали работать, и большинство служащих разбрелось кто куда. Это еще довольно понятно и непредосудительно. Но денежные суммы? Представьте себе: старый ЦИК унес их с собой! Служащие — кассиры, бухгалтеры и барышни по распоряжению низложенных властей набили кредитками свои карманы, напихали их, куда возможно, под платье и унесли из Смольного всю кассовую наличность…

Конечно, все было бы в порядке, если бы деньги были унесены с целью их сохранения и отчета в будущем. Ответственные люди могли опасаться за их целость — среди необычной обстановки Смольного. Но дело обстояло совсем не так. Большинство ЦИК захватило деньги в целях дальнейшего распоряжении ими по своему усмотрению: их употребляли в дальнейшем па политические цели меньшевиков и эсеров… И все это было проделано без всяких попыток отрицать законность Второго съезда и его ЦИК Невероятно, но вполне достоверно.

Факт захвата денег, однако, не был простой уголовщиной, хоти бы и совершаемой в политических целях. Он был именно результатом ослепления и в определенных пределах имел свою логику. Дело в том, что ЦИК, убегая из Смольного, не сложил своих полномочий и не собирался сложить их. Пользуясь захваченными средствами, старое советское большинство продолжало действовать под фирмой верховного советского органа… Не оспаривая законности нового ЦИК и не собирая заседаний старого, они пользовались и именем, и материальными средствами бывшего советского центра в своей войне против нового строя».

Милая картинка? В принципе, почерк знакомый. Российские политики, едва почуяв в себе хоть какую-то силушку, забывают о парламентских методах с легкостью необыкновенной. Это подтверждается, кстати, куда более близкими нам событиями «перестройки», например… Но и первый отрывок из Суханова чрезвычайно характерен — чем не октябрь 1993 года?

Между тем новая власть была ничуть не менее легитимна, чем старая. Вспомним, как появилось на свет Временное правительство. В дни февральской смуты некоторое количество деятелей уже распущенной Государственной Думы образовали «Временный комитет», который после отречения царя создал правительство. С точки зрения закона это была даже большая узурпация власти, чем в октябре: Ленин, по крайней мере, опирался на официально действующий съезд если и не слишком законного, то хотя бы признанного его оппонентами представительного органа — ведь эсеры и меньшевики всю дорогу, начиная с февраля, работали в Советах, а стало быть, считали их властной структурой. А Временное правительство опиралось просто на кучку людей, объявивших себя каким-то «комитетом». Да и с правительством этим большевики поступили точно так же, как сформировавшая его Дума в свое время поступила с царскими министрами.

Но кого это волнует, когда речь идет о таких день… простите, о выполнении святого союзнического долга и спасении России!

Вели себя бывшие братья по борьбе чрезвычайно вызывающе — в июле большевиков арестовывали за куда меньшие прегрешения. Однако новая власть политических противников пока не трогала. Она демонстрировала просто удивительное миролюбие, до поры позволяя им развлекаться по полной программе и все больше демонстрировать перед всеми тот факт, что они выполняют политические правила только до тех пор, пока ситуация их устраивает. При этом большевики по-прежнему не грешили против правил.

Естественно, сие никоим образом не говорит об их приличности — это была самая отвязанная политическая сила того времени — а лишь о чисто тактическом превосходстве. Перед тем, как перейти к силовым действиям, они собирались до конца использовать ресурс устава и протокола. И, само собой, они не собирались делать из своих противников мучеников за идею, предпочитая оставить эту выигрышную позицию за собой.

А вот у другой стороны нервы сдали всерьёз.

* * *

Гордо удалившись со съезда, братья-социалисты вместе с другими представителями петроградской общественности пошли защищать Временное правительство. В изложении того же Джона Рида, совершившего поздним вечером ещё одну экскурсию в Зимний, выглядел этот акт высокого мужества следующим образом:

«То было изумительное зрелище. Как раз на углу Екатерининского канала под уличным фонарем цепь вооружённых матросов перегораживала Невский, преграждая дорогу толпе людей, построенных по четыре в ряд. Здесь было триста-четыреста человек: мужчины в хороших пальто, изящно одетые женщины, офицеры — самая разнообразная публика. Среди них мы узнали многих делегатов съезда, меньшевистских и эсеровских вождей. Здесь был и худощавый рыжебородый председатель исполнительного комитета крестьянских Советов Авксентьев, и сподвижник Керенского Сорокин, и Хинчук, и Абрамович, а впереди всех — седобородый петроградский городской голова старый Шрейдер и министр продовольствия Временного правительства Прокопович, арестованный в это утро и уже выпущенный на свободу. Я увидел и репортёра газеты „Russian Daily News“ Малкина. „Идём умирать в Зимний дворец!“ — восторженно кричал он. Процессия стояла неподвижно, но из её передних рядов неслись громкие крики, Шрейдер и Прокопович спорили с огромным матросом, который, казалось, командовал цепью.

„Мы требуем, чтобы нас пропустили! — кричали они. — Вот эти товарищи пришли со съезда Советов! Смотрите, вот их мандаты! Мы идём в Зимний дворец!..“

Матрос был явно озадачен. Он хмуро чесал своей огромной рукой в затылке. „У меня приказ от комитета — никого не пускать во дворец, — бормотал он. — Но я сейчас пошлю товарища позвонить в Смольный…“

„Мы настаиваем, пропустите! У нас нет оружия! Пустите вы нас или нет, мы всё равно пойдём!“ — в сильном волнении кричал старик Шрейдер.

„У меня приказ…“ — угрюмо твердил матрос.

„Стреляйте, если хотите! Мы пойдём! Вперёд! — неслось со всех сторон. — Если вы настолько бессердечны, чтобы стрелять в русских и товарищей, то мы готовы умереть! Мы открываем грудь перед вашими пулемётами!“

„Нет — заявил матрос с упрямым взглядом. — Не могу вас пропустить“.

„А что вы сделаете, если мы пойдём? Стрелять будете?“

„Нет, стрелять в безоружных я не стану. Мы не можем стрелять в безоружных русских людей…“

„Мы идём! Что вы можете сделать?“

„Что-нибудь да сделаем, — отвечал матрос, явно поставленный в тупик. — Не можем мы вас пропустить! Что-нибудь да сделаем…“

„Что вы сделаете? Что сделаете?“

Тут появился другой матрос, очень раздражённый. „Мы вас прикладами! — решительно вскрикнул он. — А если понадобится, будем и стрелять. Ступайте домой, оставьте нас в покое!“

Раздались дикие вопли гнева и негодования. Прокопович влез на какой-то ящик и, размахивая зонтиком, стал произносить речь.