Метка смерти - Андреас Грубер

– После скандала с «Контерганом» в начале 60-х годов все знают, что медикамент может работать для беременной шимпанзе, но не для человека, – объяснил Лунгстрём. – Мы должны были перестраховаться.

Что за подонки!

– Мы уже знаем, что только часть младенцев была из монастыря, – вмешался в разговор ван Нистельрой. – Откуда другие младенцы? Кто стоит за всем этим?

– Я не знаю.

Раздался хлопок, и Лунгстрём вскрикнул.

– Я правда не знаю! – закричал он.

Очевидно, Шэффер выстрелил ему в другую ногу.

– Мы понятия не имели, откуда материал. Я клянусь. Я был всего лишь главным биологом; профессор Вандергаст была руководительницей отдела развития Glostermed. Она должна это знать! Поговорите с ней.

– Этим сейчас как раз занимаются мои коллеги, – заверил Снейдер, хотя сообщение предназначалось скорее для Шэффера, чтобы тот сохранял спокойствие.

– Дело давно погашено давностью, – возмутился Лунгстрём.

– Убийство не имеет срока давности, – снова включился в разговор ван Нистельрой. – Но генеральная прокуратура, возможно, предложит вам сделку. У вас сохранились документы с тех пор?

– Glostermed их полностью уничтожил в начале 80-х, когда выяснилось, что разработка безопасных рентгеновских лучей невозможна.

– Это плохо, – холодно произнес ван Нистельрой. – Для вас!

– По крайней мере, назовите нам имена ваших коллег и руководителей, – настаивал Снейдер.

– Что это вам даст? Те, кто знал об эксперименте со световым полем, будут все отрицать.

– Говори! – приказал Шэффер, и Лунгстрём сумбурно выдал фамилии и должности, которые пришли в голову.

Фамилий было больше, чем рассчитывал Снейдер, и гораздо больше, чем он опасался. Среди них некоторые высокопоставленные личности из высшего общества. Наконец Лунгстрём, тяжело дыша и охрипнув, замолчал.

– Теперь передайте его нам! – потребовал ван Нистельрой.

– Есть еще кое-что. – Шэффер продолжал держать винтовку в руке и лазером целиться Снейдеру в грудь. Однако он отложил пистолет и свободной рукой принялся что-то печатать на телефоне.

Дисплей загорелся и осветил резкие черты лица Шэффера. Снейдер слышал тихое пиканье, в следующий момент в кармане его брюк зажужжал сотовый.

– Сообщение от вас? – спросил он.

– Да, – ответил Шэффер. – Можете его открыть.

Снейдер застыл на месте.

– Откуда у вас мой номер?

– С вашей старой визитки.

Карточка, которая была у монахини.

– И что вы мне прислали? – спросил Снейдер.

– Я записал нашу небольшую беседу с Лунгстрёмом. И только что отправил копию вам и в редакции пяти самых крупных информационных агентств.

Сейчас было уже все равно. После самоубийства Майбах пресса все равно стояла у них над душой.

– Я сейчас достану свой телефон, – предупредил Снейдер, собираясь потянуться к карману брюк.

– Доставайте, – велел Шэффер и свободной рукой повернул ключ зажигания рядом с джойстиком.

В следующий момент мотор яхты начал кашлять. Лодку затрясло, она выпустила облако выхлопного газа, и вода вспенилась.

Он хочет уйти!

– Нам нужен Лунгстрём! – громко потребовал ван Нистельрой, чтобы перекричать шум мотора.

Между яхтой и причалом не было трапа, а тросы были закреплены слишком слабо.

Теперь, когда у нас есть все подтверждения, он казнит его на наших глазах и скроется, – пронеслось в голове у Снейдера. Вместо того чтобы потянуться к карману брюк, он медленно просунул руку под пиджак.

– Не делай этого! – шикнул ван Нистельрой, который, видимо, догадывался, что задумал Снейдер. – Оно того не стоит.

– Одна лишь запись бесполезна. Лунгстрём нужен нам живым, – пробормотал Снейдер, уже нащупав рукоятку «глока».

– Младенцы в розарии… – повторила Вандергаст и посмотрела Сабине в глаза. – Какой сейчас год?

– Тысяча девятьсот восьмидесятый, – солгала Сабина. – Руководство Glostermed направило меня в ваш отдел… – Сабина сделала паузу, чтобы понаблюдать за реакцией женщины. Вандергаст, полная ожидания, смотрела на нее. – Каковы последние результаты ваших исследований на младенцах? Уже есть какой-то прогресс?

Глаза Вандергаст загорелись гордостью.

– Впервые – с чрезвычайно малым количеством энергии в киловольтах и коротким временным интервалом в миллисекундах – нам удался отличный рентгеновский снимок. – Неожиданно ее речь стала логичной и отчетливой, она без затруднений подбирала слова.

Все-таки странная болезнь Альцгеймер. Хотя нервные клетки в мозге отмирали, иногда бывали моменты, когда давно прошедшие события проступали в памяти так ясно, словно имели место всего несколько часов назад.

– Тогда я вас поздравляю. – Так как было непонятно, сколь долго продлится этот редкий момент, Сабина хотела продолжить разговор без перерывов. – Что означает Hell Seven?

– Hell Sieben, – повторила Вандергаст, правда по-немецки и с другой интонацией – не как английское слово, означающее Ад, а намного мягче[35].

Сабина повторила с ее интонацией.

– Что означает Hell7?

– Это… – Вандергаст нахмурила лоб. – Вы не знаете?

Краем глаза Сабина заметила, как заведующая снова хотела вмешаться и прервать разговор, но Марк остановил ее мягким движением.

– Hell7 – это контрастное вещество седьмой серии опытов в рамках экспериментов со световым полем, – пояснила Вандергаст как нечто само собой разумеющееся.

Теперь нахмурилась Сабина.

– И эта серия опытов была успешной?

Вандергаст кивнула:

– Рентгеновские снимки стали светлее, изображение идеально резким.

Тут Сабина поняла значение Hell7. Это было химическое осветляющее контрастное вещество для получения более качественных рентгеновских снимков при низкой дозе радиации в греях. И в то время как Möerweck & Derwald улучшал рентгеновские аппараты, Glostermed продавал бы для них медикаменты.

– Почему мы не выпускаем Hell7 на рынок? – спросила Сабина. – Давайте как можно скорее его запатентуем, – предложила она.

Тут взгляд Вандергаст изменился и снова стал испуганным.

– Вы еще не знаете?

– Нет… – ответила Сабина. – А в чем дело? Я пока не дочитала ваш последний отчет.

– Контрастное вещество имеет побочные эффекты.