Облачные дороги - Марта Уэллс

– Держись.

Лун покрепче обхватил ее за шею и стиснул зубы. Когда она взмыла в воздух, его тряхнуло так, что он втянул воздух сквозь зубы, но полет длился недолго, и от несильного толчка при приземлении ему было совсем не больно. Он мельком увидел веера парусов, сложенные к мачте, и толпу арборов, шатавшихся по палубе. Их когти заскрежетали по дереву, когда они поспешили уступить дорогу Нефрите. Пока она несла Луна по узкой лестнице вниз в трюм, он слышал командные выкрики Нирана, приказывавшего отчалить.

Нефрита отнесла его в ближайшую кабину и осторожно положила на постель с шелковыми одеялами и подушками. Та была изумительно мягкой, хотя и не такой теплой, как песок в руинах. Потолок и стены были обшиты темным деревом, отшлифованным до самого рисунка волокон. В прозрачную стеклянную лампу, предназначавшуюся для свечи, был забит светящийся мох, а у стен, занимая большую часть пространства, стояли корзины с вещами из колонии. Нефрита присела рядом с Луном, поправляя одеяла. Он сказал:

– Ты ведь знаешь, что Скверны пришли в Туман Индиго из-за меня.

Нефрита покачала головой:

– Не переживай из-за этого.

Лун рассчитывал не на такой ответ и попытался собраться с силами, чтобы сказать что-то еще, но в кабину вошла Цветика и сказала Нефрите:

– Все на борту, и бочонки с водой заполнены. – Корабль задрожал и покачнулся, и она ухватилась за одну из корзин, чтобы не упасть.

Нефрита гневно оскалилась:

– Если это двеи, я оторву им…

Звон нырнул в кабину и бросил груду кожаных сумок на корзину.

– Это был Утес. Он пытался приземлиться на корабль так, чтобы не снести мачту.

– Мне нужно подняться наверх. – Нефрита коснулась лица Луна: – Отдыхай.

Как будто у него был выбор. Пока Нефрита не покинула кабину, одним прыжком поднявшись по лестнице на палубу, Лун смотрел ей вслед. Два коротких усилия – чтобы сесть и чтобы удержаться, когда она несла его сюда, – вымотали его, и Лун ощутил себя так, словно снова запутался в тяжелых сетях и те тянут его под воду. Он смог выдавить:

– Корабли полетят в новую колонию?

– Да, наконец-то! – Звон всплеснул руками в радостном возбуждении. – Ждем не дождемся, когда ее увидим.

Он пригнулся, чтобы выскочить из комнаты, и Лун провалился глубже в подушки, бормоча:

– Хорошо вам.

Цветика села рядом с ним и подперла голову рукой:

– Лун, ты будешь снова летать.

Он помедлил:

– Ты уверена?

– Да. – Она положила ладонь ему на лоб. – А теперь отдыхай.

Было неважно, вложила ли Цветика в это слово какую-то магию или нет. Бодрствование требовало слишком много усилий. Было куда проще просто расслабиться и уснуть.

Лун проснулся несколько позже и обнаружил склонившегося над ним маленького темноволосого земного мальчишку. Тот пристально смотрел на него. На миг растерявшись, Лун затем узнал в нем Шипа, старшего из консортов Медного Неба.

Где-то поблизости Утес произнес:

– Видите? Никуда он не делся. – Шип потрогал Луна за нос. – Полегче. Помни, что я говорил.

Лун осторожно повернул голову. Утес сидел на полу в нескольких шагах от него. Он выглядел гораздо лучше, чем в прошлый раз, когда Лун его видел. Синяки исчезли. Край раны от когтей, видневшийся над воротником его рубахи, утратил свой красный устрашающий вид и превратился в шрам.

– Мы тебе не поверили, – уведомила Утеса Стужа с таким видом, словно ей пришлось уступить в страшно важном споре. Юная королева сидела, прислонившись к боку Утеса, а младший консорт – Горький – сидел у него на коленях. Одежды обоих мальчишек были им чересчур велики, а на Стуже было лишь ожерелье из ярко-голубых и золотых бусин. – Все остальные куда-то подевались.

– Я знаю, что вы мне не поверили. – Утес приподнял Горького с коленей и сказал Луну: – Они хотели быть рядом с тобой, но мы боялись, что они не дадут тебе уснуть или станут толкаться. Учителя заботились о них вместе с остальными выводками.

Горький забрался на постель рядом с Луном и свернулся у него под боком. Лун машинально обнял его здоровой рукой. Он заметил, что кто-то снял с него грязные одежды и заменил их мягким, тяжелым халатом, а еще поменял перевязь на сломанной руке. О нем никто не заботился с тех пор, как умерла Скорбь, и ощущения были… странными. Он не привык зависеть от других хоть в чем-нибудь.

– Горький говорит, что теперь мы – твой выводок, – сказал Шип Луну. – Даже если у тебя нет королевы. – Уткнувшийся в его бок Горький согласно кивнул.

Лун, все еще полусонный, моргнул, услышав это. Он сомневался, что двору понравится эта идея.

– Эмм…

– Ты же нас нашел, – сказала Стужа так, словно спорить дальше было бессмысленно.

Лун решил пока оставить этот вопрос. Он спросил Утеса:

– Они видели, что произошло в их колонии?

– Да. – Утес потрепал волосы Шипа. – Бубенчик говорит, что иногда они об этом говорят. – Затем он прибавил: – И мы не станем звать мальчишку Горьким.

– Это же его имя, – возразил Лун. В этом споре он хотя бы чувствовал себя тверже. Он сказал Горькому: – Можешь называться так, как сам того хочешь.

Стужа сказала:

– Его полное имя – Горький Звездник. Это цветок, который раскрывается только ночью.

– Тогда мы можем называть его Звездник, – сказал Утес не терпящим возражения тоном.

– Я не собираюсь с тобой спорить. – Лун постарался, чтобы это прозвучало как угроза. Ему хотелось о многом спросить, но делать этого в присутствии птенцов, пожалуй, не стоило. Да и ему все еще нужно было прикладывать усилия, чтобы не уснуть.

Утес увел детей, когда Лун снова начал проваливаться в сон. Большую часть следующих двух дней Лун провел в беспамятстве, убаюкиваемый неспешными покачиваниями воздушного корабля. Цветика сказала, что на него так действуют остатки целительного сна, но у Луна не получилось пробыть в сознании достаточно долго, чтобы узнать побольше. Всякий раз, когда он задавал кому-нибудь вопрос, он засыпал прежде, чем успевал услышать ответ.

Но затем одной ночью он проснулся, ощутил прохладный, влажный воздух, пахнувший свежей водой и зелеными растениями, и почувствовал себя таким бодрым, каким не был с тех пор, как Ранея попыталась оторвать ему крыло. Ему было не больно дышать, и его кости, похоже, перестали двигаться как попало и срослись друг с дружкой – а это наверняка означало, что он идет на поправку.

Зачарованный мох, набитый в корабельный подсвечник, осветил груду подушек и одеял на другой стороне комнаты, где спали по меньшей мере трое. Прищурившись, Лун разглядел Цветику, Звона и Душу.

Возможность выбраться наружу была слишком заманчивой, чтобы ею не воспользоваться. Лун высвободил свой халат из-под одеял, перекатился на здоровую руку и приподнялся на ней. Встав, он одной рукой оперся о стену, чтобы не упасть, – его все еще одолевала слабость, и его суставы болели.