Халцедоновый Двор. И в пепел обращен - Мари Бреннан

Видар истошно завыл, рванулся, что было сил, сбросив с себя Ангризлу, но тут же все тело его окоченело, словно скованное параличом, на лице застыла гримаса несказанного ужаса. Скорчившийся на полу, он казался чудовищной статуей, аллегорическим изображением страшнейшей на свете муки. Миг – и он начал таять, сделался полупрозрачным, словно призрак, и, наконец, исчез, не оставив на мраморе ни следа, кроме рябиновых кандалов.

Тем временем в железной шкатулке вспыхнул огонек – хищный, кроваво-алый, и Луна с лязгом захлопнула крышку. С украшавшего шкатулку щита, еще минуту назад девственно гладкого, на нее злобно взирал длинноногий паук. Передернувшись от отвращения, Луна жестом велела смертному отойти, и тот с видимым облегчением отступил от трона.

Кроме него, облегчения никто из собравшихся не испытывал, однако терпеть им оставалось недолго.

– Лорд Энтони, не будешь ли ты любезен присоединиться ко мне? Вместе с тобой мы поместим тюрьму Видара туда, где она не нарушит ничей покой.

Хмуря брови, Энтони подошел к ней. Пожалуй, глубокие морщины, пролегшие поперек его лба, означали, что замысел Луны он понимает, но сомневается, выйдет ли из сего толк.

«Надеюсь, да. Ничего лучшего мне на ум не приходит».

С этими мыслями Луна кивнула Принцу, и тот, подняв шкатулку, спрятал ее назад, в ларчик.

Огражденные от железа боярышником, собравшиеся перевели дух, но, потянувшись мыслью к Халцедоновому Чертогу, Луна почувствовала скверну даже сквозь дерево, точно отраву под слоем сахарной глазури. Или ей это лишь кажется?

Стоило ей взять Энтони за руку, тот негромко зашипел сквозь зубы, как будто почувствовал то же самое, однако Чертог откликнулся на их зов. Мраморный пол распахнулся, расступился, точно песок, и ларчик со страшным содержимым полетел вниз, в недра Чертога, в такие глубины, куда Луна прежде и не заглядывала, и, наконец, достиг неких неопределенных границ. Да, дворец простирался под Лондоном, но лишь в волшебном, мистическом смысле. С лопатою до него было бы не добраться, сколько ты ни копай, однако где-то там, далеко в глубине, Чертог вновь уступал место обычной земле – скалистому ложу, на коем покоился Лондон.

Там Луна с Энтони и оставили железную шкатулку, и сомкнули над нею камень.

Теперь все взгляды до одного были устремлены на пол, что поглотил тюрьму Видара, не оставив от нее и следа. Высвободив руку из пальцев Энтони, Луна искоса взглянула на него, а тот, догадываясь, что ее тревожит, слегка улыбнулся в ответ. Взгляд Принца оставался ясен, и держался он вполне бодро.

– Вот и конец, – объявила Луна. – Отныне да будет Ифаррен Видар всеми забыт.

Ратуша, Лондон, 12 августа 1665 г.

Стук лошадиных копыт отскакивал гулким эхом от стен и нависших над головою верхних этажей домов вдоль Кеттон-стрит. Казалось, Энтони остался один на всем белом свете: вокруг – ни своеобычных лоточников, ни местных домохозяек. С тем же успехом Лондон мог бы в одночасье перенестись куда-нибудь в иной мир, оставив жителей на прежнем месте. В эти дни даже Халцедоновый Чертог казался местом куда более людным, чем большой город наверху.

Отчаянно потея под носовым платком, прикрывавшим ноздри и рот, Энтони только и думал, убережет ли ткань от вредоносных чумных испарений. Однако, сними он платок, лучше уж точно не станет, и посему Энтони стойко терпел жару, покачиваясь в седле вместо того, чтоб нанять хакни – ведь прежний пассажир вполне мог оказаться разносчиком чумы. Собственная его карета за отсутствием кучера пылилась без дела. Дом Энтони тоже обезлюдел: из всех домочадцев остались лишь он сам да Бернетт, а Бернетту хватало забот с хозяйским платьем и приготовлением пищи. Счастье, что лошадь удается сберечь, при этаком-то засилье конокрадов.

Узкий проулок меж церковью Святого Лаврентия в Еврейском квартале и Блэквелл-холлом наполовину перегораживала груда мусора – свидетельство стараний некоего лавочника во исполнение чумных указов вымести улицу перед домом. Однако мусора с улиц никто не вывозил, и законопослушный лавочник явно счел все старания тщетными, причем – не одну неделю назад. Направив лошадь туда, Энтони вскоре въехал в крохотный дворик Ратуши. В обычные дни двор кишел посетителями, явившимися по делам городского управления либо торговли, теперь же был безлюден и мертвенно тих. С крыльца Ратуши сурово, невозмутимо взирали на сие запустение каменные фигуры Христа и Добродетелей Христианских. Единственной живой душою поблизости был одинокий караульный, стоявший у дверей в «Три бочки», помеченных знакомым красным крестом с надписью «Господи помилуй».

Содрогаться при виде подобного Энтони давным-давно перестал. В Лондоне больше не сыщешь ни улицы, где не окажется хоть одного зачумленного дома.

В самой Ратуше царило то же запустение, что и снаружи. Лорд-мэр, Лоуренс, не созывал олдерменов уже которую неделю: половина совета покинула Лондон. Однако Энтони надеялся, что сегодня сие обстоятельство пойдет ему на пользу. В страхе перед чумой лондонцы сторонились публичных мест, а здесь собравшимся составят компанию лишь пауки, безмятежно плетущие тенета под потолком.

В Суде Старейшин Энтони зажег сальные свечи и смахнул пыль со своей скамьи. Сколько их соберется сегодня? Сэр Уильям Тернер явится наверняка: уж он-то понимает, сколь нужен Сити. Да и еще кое-кто отказался бежать. При помощи приходских властей они выполняли чумные указы, изданные Карлом перед отъездом из города вместе со всем двором, в увядающей день ото дня надежде, что все это каким-то чудом остановит моровое поветрие. Однако чума все разрастается… три тысячи умерших только на прошлой неделе, и конца-края этому не видать.

Мысли Луны были поглощены иными заботами: она выжидала, надеясь, что жуткая казнь, учиненная над Видаром, удовлетворит Никневен и предотвратит войну, но Энтони давным-давно махнул на бездействие дивных рукой. По ночам, лежа в холодной постели, он все чаще и чаще думал о том, что никакие старания – смертных ли, дивных – делу ничем не помогут.

Но затем, с приходом нового утра, поднимался и продолжал трудиться, несмотря ни на что.

Шаги за дверью! Энтони выпрямился, расправил плечи, однако при виде вошедшего Джека Эллина вновь разочарованно поник головой.

– Я надеялся, это кто-нибудь из олдерменов…

– Тогда мне еще более жаль – ведь я к вам с недоброй вестью.

Мрачность его тона заставила Энтони разом забыть об усталости. Озаренное пламенем свечей, окаменевшее лицо Джека было бледно, как полотно.

– Вы… не захворали?

Эта, ныне столь очевидная, мысль пришла в голову Энтони прежде всего. Если же речь о Джеке, она становилась еще очевиднее: сей юный безумец предложил лекарские услуги приходу Святого Жиля, что в Криплгейте, одному из худших рассадников чумы. Более трех с половиною сотен умерших на прошлой неделе, и это лишь те, кто погиб от чумы по бумагам – то есть, даже не половина от общего числа! Цифры сложились в голове словно бы сами собой…

Но доктор покачал головой.