Гражданская война. Генеральная репетиция демократии - Алексей Щербаков

С Монголией Унгерн впервые вплотную столкнулся в 1912 году, когда началось монгольское восстание против Китая. Русские восстание поддерживали, и барон отправился добровольцем в монгольские степи. По некоторым сведениям, он изучал буддизм, монгольский язык и культуру, сошелся с виднейшими ламами. В конце 1913 года Унгерн вышел в отставку, и никто не знает, где он провел следующие полгода — что дает повод ко всяческим спекуляциям в мистическом духе. Дескать, барон был в каком-то буддийском монастыре — и так и далее, и тому подобное. Но есть и куда более прозаическое объяснение — разведывательная деятельность в стратегически важной для России Монголии. Подобных любителей Востока в штатском было тогда в тех местах полно — и русских, и англичан, и всех прочих. Впрочем, разведка и увлечение мистикой друг другу не мешают.

…С началом Мировой войны Унгерн снова оказался в армии, в Первом Нерчинском полку 10-й Уссурийской дивизии армии генерала Самсонова. Воевал он храбро, получил пять орденов, а особенно прославился диверсионными рейдами в тыл противника. Один из его сослуживцев позже вспоминал: «Унгерн любил войну, как другие любят карты, вино и женщин».

Однако барон Врангель, в полку которого Унгерн служил, высказывался он нем менее лестно:

«Есаул барон Роман Унгерн-Штернберг храбр, четыре раза ранен, хорошо знает психологию подчиненных. В нравственном отношении имеет пороки — постоянное пьянство и в состоянии опьянения способен на поступки, роняющие честь офицерского мундира. За что и был отчислен в резерв чинов».

Отчислением в офицерский резерв дело не ограничилось. В конце 1916 года Унгерн в пьяном безобразии ударил офицера одной из городских комендатур шашкой, за что получил три месяца крепости. Впрочем, полностью он свой срок не отсидел.

В июле 1917 года Временное правительство поручило однополчанину барона есаулу[139]Семенову (тому самому) сформировать в Забайкалье добровольческие части из монголов и бурят. Вместе с Семеновым в Сибири оказался и Унгерн. Трудно сказать, какова была подоплека этого поручения. Еще менее известно, каковы были собственные намерения Семенова и Унгерна. Во всяком случае, в европейской России их больше никто не видел. Что касается Унгерна, то он сформировал подчиненную лично себе Азиатскую конную дивизию.

После прихода к власти большевиков Унгерн под началом Семенова, который уже стал атаманом, начал борьбу с красными. Однако вскоре пути их разошлись ввиду полной неуправляемости барона. Вот выдержка из приказа Семенова: «Командующий конноазиатской дивизией генерал-лейтенант барон Унгерн-Штернберг за последнее время не соглашался с политикой главного штаба и, объявив свою дивизию партизанской, ушел в неизвестном направлении. С сего числа эта дивизия исключается из состава вверенной мне армии».

Унгерн отправился в свободное плавание, где и пребывал до самого конца. Так что участником Белого движения его назвать трудно.

Дивизия Унгерна имела весьма пестрый состав: в ней были и русские офицеры, и уголовная публика всех национальностей. Впоследствии он пополнял ее добровольцами из Монголии и Китая, теми, кому было глубоко безразлично, за кого воевать — была бы добыча. Кстати, имелся в ней и отряд японских добровольцев — тоже наверняка весьма своеобразных ребят. Дело в том, что по тогдашним японским понятиям военная служба кому бы то ни было, кроме императора, абсолютно недопустима. То есть это были японские маргиналы — или дезертиры.

Поначалу Унгерн придерживался в общем, обычной антибольшевистской риторики. Только, в отличие от многих других, он все говорил честно, не прикрываясь болтовней о демократии. Чтобы никто не сомневался в его намерениях, Унгерн издал что-то вроде манифеста:

«Я не знаю пощады, и пусть газеты пишут обо мне что угодно. Я плюю на это! Мы боремся не с политической партией, а с сектой разрушителей современной культуры. Почему же мне не может быть позволено освободить мир от тех, кто убивает душу народа? Против убийц я знаю только одно средство — смерть!»

Слово с делом у Унгерна не расходилось. Разные публичные наказания и пытки были в его дивизии обычным явлением. Причем за время, проведенное в Азии, он многому научился. К примеру, провинившихся избивали зелеными бамбуковыми палками — наказание, по сравнению с которым порка кнутом — просто детская забава. Были приняты и более изощренные пытки.

Вскоре барона повело и вовсе куда-то не туда… Он объявил о создании «Ордена военных буддистов», провозгласил себя наследником Чингисхана и выдвинул идею создания Великой Монголии, которая будет простираться от Волги до Тихого океана. Именно после этого он обрядился в желтый монгольский халат, поверх которого носил генеральские погоны. Кстати, он говорил о себе «я не русский патриот» и постоянно заявлял о превосходстве «желтой расы», которая, дескать, должна сокрушить прогнившую западную цивилизацию. «Желтая раса должна двинуться на белую — частью на кораблях, частью на огненных телегах, поход объединенных сил желтой расы в союзе с Японией на Россию и далее на Запад поможет восстановлению монархий во всем мире».

Собственно, именно подобные закидоны и дают повод объявлять Унгерна сумасшедшим. Дело тут, пожалуй, не столько в наполеоновских (простите, чингисхановских) планах, сколько в силах, находившихся под командованием барона. Даже с полноценной дивизией завоевывать Китай и половину России — это как-то не очень серьезно. А боевые части времен Гражданской войны чаще всего совершенно не соответствовали их «уставной» численности. Так, у Унгерна на момент его громких заявлений было в подчинении 3000 человек при одной (!) артиллерийской батарее.

Впрочем, в те времена люди, имевшие и меньше сил, претендовали на создание самостоятельных государств. Власть, она, знаете ли, несколько ослепляет. Да и во время своей монгольской эпопеи барон слишком уж увлекался алкоголем и наркотиками, что тоже не очень способствует трезвой оценке ситуации.

С 1920 года Унгерн фактически полностью погрузился во внутренние монгольские дела, которые, по сути, являлись типичными феодальными разборками с легким политическим оттенком. Этот оттенок придавал разборкам один из участников, Сухэ-батор, который был самым умным и сразу объявил о своей коммунистической ориентации.

3 февраля 1921 года Унгерн под лозунгом «восстановления свергнутых монархий» берет штурмом занятую китайцами Ургу (ныне Улан-Батор) и сажает на трон одного из местных князьков — Бато-хана.

Вот что пишет очевидец, некто Волков:

«Страшную картину представляла собой Урга после взятия ее Унгерном. Такими, наверное, должны были быть города, взятые Пугачевым. Разграбленные китайские лавки зияли разбитыми дверьми и окнами, трупы гамин-китайцев вперемешку с обезглавленными замученными евреями, их женами и детьми пожирались дикими монгольскими собаками. Тела казненных не выдавались родственникам, а впоследствии выбрасывались на свалку на берегу речки Сельбы. Можно было видеть разжиревших собак, обгладывающих занесенную ими на улицы города руку или ногу казненного. В отдельных домах засели китайские солдаты и, не ожидая пощады, дорого продавали свою жизнь.