Первый кубанский («Ледяной») поход - Сергей Владимирович Волков

может быть, там кто-нибудь истекает кровью, надо помочь, отчего вы не идете туда?

– Это, сестрица, не наше дело; мы бы так разошлись все в разные стороны, охранение само справится.

– Я пойду, я не могу сидеть здесь, – говорит младшая; соскакивает в грязь и, хлюпая своими высокими сапогами, сразу утопает в темноте, в том направлении, откуда были слышны выстрелы и стоны.

Мы трогаемся дальше, обходя подводу. Наутро опять вижу ту же подводу уже с двумя ранеными. Сестра идет рядом; вся юбка ее пропитана жидкой грязью.

– А я пришла очень вовремя; вы знаете, у него – перебита нога, говорит она, показывая на раненого. – Мы с большим трудом дотащили его до подводы.

Она счастлива…

– Вы шли пешком, на вас нет сухой нитки!

– Ну что ж делать, я несколько раз переходила через эту жидкую грязь: скользко и вязко и здорово глубоко – мне было почти до пояса…

В двери раздается стук, и женский голос просит разрешения войти. Входит сестра, губы ее дрожат, она, видимо, еле удерживается от слез.

– Господа, нет ли у вас чего-нибудь для бинтов?

Голос ее срывается… Мы не сразу понимаем.

– Чего вам, сестрица? У нас нет никакого перевязочного материала.

– О нем я и не мечтаю, – говорит она. – Может быть, какое-нибудь белье или полотенце… уже четыре дня «они» без перевязки. – И губы ее дрожат. – Раны гниют, гангрена начинается, а я ничем не могу помочь…

К ней протягивается рука с полотенцем, другая с рубашкой. Она сквозь слезы улыбается:

– А как же вы, у вас есть еще рубашка?

– На мне есть, да я еще цел, слава Богу, где-нибудь достану – берите.

Через минуты две она вводит раненого; изба сразу наполняется невыносимым смрадом; мы начинаем усиленно курить или выходим на чистый воздух. Сестра, осторожно поддерживая больного, снимает накинутую на одно плечо шинель и начинает разбинтовывать руку; она раздроблена выше локтя. Работает она необычайно нежно и ласково. Гангренозная рука покрыта мелкими белыми червями, вид ее отвратителен, но на лице у сестры не видно и тени брезгливости или отвращения, она вся сияет милосердием и счастьем Христовой любви…

Мы наступаем на Екатеринодар; вот миновали ферму, влево остались сады. Мы направлены на усиление наших передовых частей, идем под огнем большевистских батарей… потерь мало. Большинство разрывов высоки, иногда бывает «удачный». Но что это? Вправо от дороги рядышком лежат две сестры; они убиты, видимо, одним снарядом.

– Помните их? Они почти всегда вместе работали, кажется, они подруги по Ростовской гимназии, – раздается чей-то голос; многие снимают шапки и крестятся…

Да, мы не знаем всех ваших имен, но мы помним вас и никогда не забудем! Не забудем тех мгновений Христовой любви, ласки и бесконечного самопожертвования, которые вспыхивали и сияли ярким светом на общем фоне страданий, жестокости и злобы братоубийственной борьбы.

Земной вам поклон, наши милые, незабвенные сестры!

И. Карабут[145]

Поход Корнилова[146]

Март 1918 года. Выселки. По станице внезапно распространилась новость: «Корнилов идет!» Небольшой отряд красных, стоявший в станице, быстро собрался и удалился, очистив путь сибирскому казаку. Левое крыло главных сил генерала Корнилова из станицы Березанской вступило в нашу станицу. К нам во двор въехало три кавалериста. Мы, дети и взрослые, со страхом и любопытством осматривали корниловцев. Попросив отца накормить лошадей, они вошли в дом. Поздоровались с матерью, попросили пообедать. Обед был быстро приготовлен. Поблагодарив за обед, они отодвинулись от стола, так на стульях и заснули, положив оружие на колени. Они отдыхали часа два, потом начали собираться. Помню, отец их спросил: «Неужели вы думаете победить большевиков, которых везде тьма-тьмущая?» Они ответили: «Отец, нам все равно погибать, но сдаваться красным мы не намерены. Решили, если уж умирать, то дешево свою жизнь не отдавать…» Быстро собравшись, они уехали в станицу Журавскую.

Через два-три часа целая туча большевистского войска из Новодонецкой ввалилась в станицу, расквартировались по 3–4 человека в каждой хате. У нас поместилось пять человек. «Хозяйка! Вари-ка нам вареники, кажется, Масленица сейчас. Ну что, видели корниловцев? Вот проклятое офицерское отродье! Пятые сутки гонимся за ними по пятам и никак не можем настигнуть. Но вероятно, уже завтра мы его (Корнилова) настигнем и прикончим. Что, далеко отсюда Журавская? Там, в Журавской, эта контрреволюционная гидра остановилась ночевать…» – «Нет, недалеко, всего семь верст», – ответила мать. Плотно наевшись вареников со сметаной, красноармейцы крепко, беспечно уснули.

Командир отряда на тайном совещании из местных жителей, сочувствующих красным, вызвал охотников для того, чтобы разведать, в какой хате в станице Журавской ночует Корнилов, незаметно ночью пробраться к ней и через окно бросить гранаты с той целью, чтобы убить его. И охотник нашелся из иногородних – украинец Дмитрий Дорошенко. Родители его давно приехали в станицу и жили неплохо: они имели собственную паровую молотилку. Они были еще живы и здоровы, имели двух сыновей и дочь. Командир красного отряда пообещал Дмитрию Дорошенко большую награду за успешное выполнение поручения. Выслушав внимательно инструкцию, как надо действовать, взяв с собою револьвер и достаточное количество ручных гранат, вполне уверенный в успехе своего дела, Дмитрий в темную мартовскую ночь отправился на черное дело.

* * *

Выселки. В 5 часов утра на улице послышались беспорядочные выстрелы. Поднялась невообразимая суматоха. Красноармейцы, которые ночевали у нас, как спали в белье, так и выскочили на улицу. Одни схватили второпях только винтовки, а другие, наоборот, только патроны, забыв винтовки. Но, выскочив на улицу, они попадали под острые сабли корниловцев. Кто бросался бежать обратно во двор, того настигала меткая пуля. Но часть красноармейцев, из тех, которые ночевали в восточной части станицы, сгруппировались и, как стадо баранов, бросились бежать по Новодонецкой дороге. Здесь уже корниловцы показали, как они могут рубить. Сотни зарубленных трупов лежали на дороге и на улицах станицы. К 12 часам дня все было кончено.

После этого боя к нам во двор въехали два кавалериста. Лошади с трудом переступали ногами. Один офицер, который сошел с лошади, похлопав четвероногого друга по шее, сказал: «Ну, друг, спасибо тебе за сегодняшнюю службу. Ты устал, а я еще больше утомился, но и не напрасно: не меньше двадцати человек уничтожили, дешево своей жизни, видно, не отдадим…» Мы схватили у них из рук поводья и начали водить лошадей, чтобы они постепенно остыли и высохло на них «мыло». Через полчаса дали им корм. Остаток дня и эту ночь корниловцы ночевали у нас, отбив охоту у красных