Стою за правду и за армию! - Михаил Скобелев

– Пожалуйста, ваше превосходительство, – отвечал я, выпивая стакан красного вина, – я давно уже соскучился по своей станице. Очень вам буду благодарен!.

Здесь же, на позиции, полиции не было, и нам жилось гораздо привольнее. Иногда компаниями мы, офицерство, ездили в Константинополь специально покутить. Возвращались оттуда обыкновенно усталые, довольные и всегда с пустыми кошельками.

Постоянные лагерные хлопоты и заботы, естественно, утомляли Скобелева, и иногда, в часы досуга, в виде развлечения он устраивал поездки в Константинополь, Буюк-Дере и окрестности. Чтобы лучше ознакомиться с местностью, поездки эти Михаил Дмитриевич совершал обыкновенно верхом.

Раз как-то мы отправились верхами в Буюк-Дере, где Скобелев имел дело в нашем посольстве. Сопровождали его кроме меня еще Марков, Лисовский и четыре казака. После легкого завтрака, верхами направились мы кратчайшим путем через Пиргос в Буюк-Дере. Предстояло сделать около пятидесяти верст. День был жаркий, лошади наши тяжело дышали. Почти все время мы ехали шагом. Дорога была довольно хорошая, и очень часто встречались прекрасные фонтаны, в которых мы утоляли жажду.

Около пяти часов вечера мы выехали на шоссе, которое вело в Буюк-Дере из Константинополя и устроено было в 1840 году султаном Абдул-Азисом[244] для французской императрицы Евгении[245], гостившей в Буюк-Дере… Сплошные сады южных фруктовых деревьев, с их чудным ароматом, тянулись по обе стороны дороги и придавали этому уголку какой-то райский оттенок. Наконец, часов в шесть вечера, мы въехали в Буюк-Дере – довольно хорошенький, хотя и небольшой городок. Остановились все в лучшей французской гостинице. Хозяйка гостиницы, очень веселая, бойкая и хорошенькая француженка, очаровала нас своею любезностью, разговорчивостью и пикантностью. – Да она преинтересная! – сказал Михаил Дмитриевич, который был в самом веселом расположении духа. – Вы пригласите ее с нами обедать, – прибавил он, обратившись к Лисовскому.

Предложение Скобелева, переданное Лисовским, француженка приняла с восторгом.

– Avec grand pleisir, monsieur! – щебетала она. – M-r le general Scobelev – c’est a dire, blanc general – n’est ce pas? C’est le heros de la guerre![246] – засыпала она вопросами Лисовского.

Умывшись и приведя несколько в порядок свои туалеты, мы собрались в зале, уставленной изящной мебелью и со вкусом убранной цветами. По стенам висели портреты французских императоров и маршалов и несколько военно-исторических картин из периода славных войн Французской империи. Здесь же между прочим рельефно выделялся в большой золотой раме портрет нашего Государя, что, конечно, приятно удивило всех нас.

Михаил Дмитриевич вскоре вышел в залу в чистом кителе, раздушенный, сияющий и любезно предложил руку красивой женщине. Мы отправились в соседний хорошенький кабинет, где уже был накрыт стол на пять кувертов[247], освещенный дорогими канделябрами. Скобелев усадил рядом с собой пикантную француженку и самым усердным образом начал за ней ухаживать. Последняя, в свою очередь, немилосердно кокетничала с ним. Обед проходил очень весело, оживленно. За вторым блюдом Михаилу Дмитриевичу пришла вдруг в голову какая-то мысль. Он подозвал к себе Маркова и что-то шепнул ему на ухо. Тот улыбнулся, кивнул головой и куда-то вышел. Скобелев между тем завязал с хозяйкой разговор о России, о ее обитателях, о казаках… Француженка с интересом слушала его.

– А вот, посмотрите на этого господина, – сказал между прочим Михаил Дмитриевич, указывая на меня. – Вы знаете, кто это такой? Это казак, из самой дикой страны в России.

– Cosaque![248] – произнесла француженка и с любопытством уставилась на меня.

– Да, казак, – продолжал совершенно серьезно Михаил Дмитриевич в то время, когда товарищи мои кусали себе губы, чтобы не расхохотаться. – Это совершенный дикарь, кровожадный зверь. Вы не смотрите, что он в таком костюме… Он ест человеческое мясо и сальные свечи!

Француженка сразу сделалась серьезна и еще с большим удивлением стала рассматривать меня. Посмотрела внимательно на мои руки, на мои зубы, на глаза и, видимо стала в тупик.

– Как же это, он на вид такой милый и совсем не похож на кровожадного дикаря? – сказала она тихо Скобелеву после внимательного осмотра всей моей фигуры.

– Отшлифовался немного, мы его приручили, – отвечал он, пожав плечами, а я в это время усердно терзал цыпленка, прямо руками, без помощи ножа и вилки. – Да вот вы увидите, – прибавил генерал, – с каким аппетитом он будет есть, вместо десерта, сальные свечи. Послушайте, Марков, – продолжал он громко по-французски, – распорядитесь-ка, пожалуйста, чтобы вот ему, вместо десерта, подали сальные свечи.

Марков, засмеявшись, снова вышел. Через несколько минут в кабинет вошли два лакея с десертом. Один из них стал обносить присутствовавших, а другой – подошел ко мне и поставил передо мной на стол глубокую тарелку, накрытую салфеткой. Я спокойно снял салфетку – на тарелке лежало несколько сальных свечей.

– Mon Dieu![249] – испуганно воскликнула француженка, широко открыв глаза и уставившись в мою тарелку.

– Это – сальные свечи – любимое блюдо казаков! – пресерьезно отвечал Михаил Дмитриевич.

Товарищи мои не выдержали до конца своей роли и буквально хватились за животики от смеха. Я же, совершенно хладнокровно и слегка улыбаясь, взял одну из этих свеч и, откусив половину с фитилем, с аппетитом стал ее есть (с аппетитом потому, что свечи эти, заранее заказанные Марковым, были сделаны из сахара и сливок, и при этом так искусно, что трудно было отличить их от настоящих).

Француженка чуть в обморок не упала, видя мою прожорливость.

– Mon Dieu, Mon Dieu, que fait il?[250] – кричала она, закрывая себе глаза и делая такие гримасы, точно ее заставили проглотить стакан касторового масла.

В конце концов Скобелев объяснил красавице свою шутку, и она долго заливалась звонким смехом, причем все мы, конечно, усердно вторили ей.

– А ведь я поверила, честное слово, поверила! – щебетала она между смехом. – Мне мать еще в детстве рассказывала про ваших казаков самые ужасные, невероятные вещи!