Шелк аравийской ночи - Николь Фосселер

Прошедшие годы рассеялись, словно дым, когда Рашид и Майя взглянули друг другу в глаза. Рассеялся кабинет, дом, исчез весь Каир… Вокруг них простиралась пустыня Рамлат эс-Сабатайн, бесконечные пески до самого горизонта, блистающие в солнечном свете расплавленным золотом. Солнце опустилось, и пустыня превратилась в океан розовых лепестков, в поле лаванды. Над ними засияли звезды, яркие кристаллы в темно-синем небе, и, искрясь, взошла желтая, шафрановая луна.

Сделав шаг, они крепко и молча прильнули друг к другу – каждый хотел убедиться, что это не сон. Они не отпускали друг друга, когда песок под ногами исчез и вновь появилась плитка, стены, заваленный бумагами письменный стол, возникли книжные полки, раздался шум переулка…

Майя провела рукой по лицу Рашида, по старым и новым шрамам, морщинам вокруг глаз, двум резким складкам у губ и тонким серебряным нитям в его волосах, бороде. Он тоже ощупывал локоны Майи, морщинки в уголках ее глаз, тщетно пытался вытереть покруглевшие щеки – по ним катились все новые и новые слезы. Ее волосы прилипли к его влажным пальцам, он провел рукой по черному платью и монете из Химьяра, а Майя взяла в руки бабушкин медальон и старое обручальное кольцо, проделавшие столь дальний путь. Но и вполовину не такой длинный, как она и Рашид.

– А ведь правда, – услышала Майя шепот, и сердце замерло от звука его голоса, гораздо более прекрасного, чем она помнила. – В итоге путник всегда стремится домой.

– Кто это сказал? – прошептала Майя.

– Юсуф. Мой друг. Он отправил меня к тебе.

Майя покачала головой.

– Аллах. Аллах отправил тебя ко мне, а Бог мне тебя вернул.

Рашид улыбнулся и склонил голову.

– Аль-хамду ли-иллах. Слава Богу.

Мортлейк, рядом с Ричмондом, Англия, 15 июня 1891

Кочевая палатка из камня и мрамора, в два раза выше человеческого роста. Скрупулезно выточена каждая складка. Внутри – алтарь с портретами и множество цветочных ваз. С потолка свисают четыре арабских фонарика. За ярким стеклом в кованой оправе мерцают огоньки, наполняя помещение сиреневыми, красными и зелеными отблесками, блики смешиваются со светом стоящих на полу фонарей и маленького хрустального окошка. Слева покоится каменный саркофаг, покрытый цветами, дарами английского лета всех оттенков и форм, в самом центре – букет незабудок. В воздухе еще витает аромат ладана. Майя положила на саркофаг листья финиковой пальмы и вытащила из сумки небольшой мешочек. Песок. Только горсть, но достаточно, чтобы развеять его здесь с ладони. «Всего лишь из Каира, любовь моя, но надеюсь, он тебя порадует, где бы ты ни был. Пусть я и опоздала на твои похороны из-за враждебных ветров. Я знаю, ты не любишь прощаться, поэтому не буду задерживаться…»

Глубоко вздохнув, она дернула за веревку с верблюжьим колокольчиком. Последний привет из Аравии. И вышла. Джона выжидательно посмотрел на мать, он изучал надпись на надгробии. Наверху табличка с эпитафией, а под распятием из серого камня – раскрытая мраморная книга, вделанная в переднюю стену кочевой палатки. Майя встала рядом с сыном и тоже прочитала надпись на левой странице.

Капитан сэр Ричард Фрэнсис Бертон,

рыцарь-командор,

член Королевского географического общества

Родился 19 марта 1821

Умер в Триесте

19 октября 1890

Покойся с миром

– Ты хорошо его знала? – спросил Джона. В родительском доме в каирском переулке его называли исключительно Тарик, но в больнице того же города, где он работал, – доктором Джона Гарретт. Теперь сыну Майи было тридцать пять, у него была чудесная жена и три дочери. Он сверху вниз посмотрел на мать. Джона был выше ее на целую голову и перерос отца, на которого с годами становился похож все больше, хотя носил короткую прическу и обычно был одет в костюм. Его удивляли оцепенение и печаль матери, узнавшей о смерти Ричарда Фрэнсиса Бертона. Знаменитого путешественника, лингвиста, писателя и дипломата, члена Королевского географического общества, пять лет назад удостоенного звания рыцаря-командора ордена Святого Михаила и Святого Георгия и права называться «сэр» – «пустая награда», как возмущенно отозвались в одном из многочисленных некрологов. Сразу после кончины в Триесте его проводили в последний путь помпезной процессией, а позже перевезли останки в Англию – как только установили этот памятник и все подготовили к погребению. Несмотря на большую спешку, из-за опоздания парохода «P&O» его мать не успела на церемонию.

Майя склонила поседевшую голову под маленькой черной шляпкой с вуалью.

– Хорошо ли… – пробормотала она и слегка кивнула. – Думаю, да. Он очень многое для меня значил почти двадцать лет. Нет, дольше. Ричард был… Словно темный ангел. Его тень постоянно сопровождала меня, даже когда его не было рядом. Без него… Даже думать не хочу, как сложилась бы без него моя судьба.

Она улыбнулась, и на мгновение Джоне показалось, что мать помолодела.

– Без него я бы никогда не познакомилась с твоим отцом, и не было бы ни тебя, ни твоей сестры.

Элизабет, внешне – точную копию матери, названную в честь двоюродной бабушки, дома, в Каире, по неизвестной Джоне причине всегда называли Джамилой. Сейчас ей было двадцать, и она изучала литературу в Лондоне, в открытом десять лет назад женском университете.

– Ричард Бертон помог нам с твоим отцом вновь обрести друг друга.

Джона задумчиво рассматривал мать. В прошлом месяце ей исполнилось пятьдесят восемь, но она до сих пор оставалась для него загадкой. Как и отец, возникший из ниоткуда, когда его сыну было четырнадцать. Оказалось, он не умер, как всегда говорила Майя, но Джона поверил, что она была изумлена не меньше его. Он быстро привык к отцу, не зря в Аравии говорят: кровь никогда не станет водой. Теперь ему казалось, что Рашид отлучался лишь ненадолго, и он всегда знал, что отец скоро вернется. Рашид несколько раз брал Джону в пустыню, пусть и в египетскую, и хотя сын никогда не испытывал такого трепета, как отец, чувства Рашида были ему понятны. Рашид всегда проводил время в пустыне, когда Майя уезжала в Англию. Араб никогда не посещал далекий, холодный остров, Майя же порой сопровождала его в прогулках по пескам и пыли, и Джона чувствовал, как в это время крепла их связь.

Главной загадкой для него было, что́ именно связывало отца и мать, ведь казалось, они из совершенно разных миров. Но их взаимная любовь ощущалась каждое проведенное вместе с ними мгновение, словно они хотели наверстать все проведенные порознь дни после своей долгой разлуки. Джона не знал, женаты ли родители вообще, перед Аллахом, Богом или хотя бы законом. Он никогда не спрашивал их об этом. Его младшая сестра Элизабет тоже носила фамилию Гарретт, с английским именем ей жилось гораздо легче.

– Он даже однажды приезжал к нам. В Каире. Кажется, тебе тогда было тринадцать.