Офицер. Сильные впечатления - Сергей Морозов

— Его что, убили? — резко спросила Маша.

Майор отпустил ее руку и потер ладонями свои виски.

— Он не знает, Маша, — ответила за него Татьяна. — По дороге на автомобиль напали. Когда Василий примчался туда, в кювете лежал лишь сожженный автомобиль, а полковник исчез.

— Мы ринулись в поселок, надеясь перехватить боевиков, — сказал майор, сделав Татьяне знак, что будет говорить сам. — Но нам навстречу уже выдвинулась группа из местных ополченцев, которые, оказывается, тоже лишь недавно узнали о случившемся.

Татьяна гладила Машу по волосам, а та, наморщив лоб, пыталась осмыслить не слишком сложную ситуацию: либо Волка убили, либо захватили в плен.

По крайней мере, теперь Маше было ясно, почему он не звонил ей и не пришел встречать на аэродром.

На майора Василия было жалко смотреть. Маша не выдержала и погладила его по небритой щеке.

— Маша, — торопливо заговорил он, — когда мы осмотрели место происшествия, то выяснили, что мина сработала на доли секунды раньше, чем следовало. На это указывала и воронка на дороге и характер повреждений автомобиля…

— Какая разница?

— Это говорит о том, что при взрыве его могло выбросить из машины. Возможно, он только ранен и взят в плен…

— Я знаю, что с ним могли сделать, если ему не посчастливилось умереть сразу! — воскликнула Маша.

— Скорее всего они знали, на кого нападали, и если бы просто хотели его убить, то позаботились бы о том, чтобы мы побыстрее об этом узнали, — сказал майор.

— Есть какие-нибудь предположения, кто бы это мог сделать?

— Мы пробуем это узнать, но пока нет никаких сведений. Те полевые командиры, с которыми полковнику удалось вступить в контакт, готовя почву для переговоров, отрицают свою причастность к нападению.

— А как велика была сама возможность переговоров? Предполагался ли обмен пленными? Что происходит теперь? После недавних террористических актов военные готовы продолжать подготовку переговоров?

— Милая Маша, — грустно улыбнулся майор Василий, — если бы я сам знал ответы на ваши вопросы…

За следующие десять дней кавказской командировки не случилось ровным счетом ничего. Маша успела отослать в Москву несколько эмоциональных репортажей по следам недавней вспышки насилия и террора. Лишь первый из них пошел в эфир, поскольку все ждали, когда же, наконец, сдвинется с мертвой точки процесс мирного урегулирования и от закулисных консультаций стороны перейдут к переговорам. Об исчезновении высокопоставленного офицера службы безопасности сообщили мимоходом в ночных новостях.

Все эти дни майор навещал Машу в гостинице, однако не мог ее ни обнадежить, ни огорчить. Впрочем, огорчить ее еще чем-то было теперь трудно. Ей как журналистке, лучше, чем кому-либо было известно, что в наше время о любом, даже самом нашумевшем инциденте, вспоминали, как правило, в течение недели, а потом напрочь забывали. Что же было говорить о каком-то полковнике, который не то погиб, не то захвачен в плен.

Майор знакомил ее с какими-то военными чинами, от которых она не узнавала ничего нового, а выслушивала лишь искренние соболезнования.

— Это нелегко, но постарайтесь быть сильной и набраться терпения, — говорили ей. — Если он жив, мы сделаем все для его освобождения.

От майора она узнала, что трехсторонние консультации продолжались и якобы российской стороне был представлен список находящихся в плену военнослужащих, которых предлагалось обменять на плененных чеченцев, и, в частности, на старого знакомого Маши — полевого командира Абу.

— Полковник есть в этом списке? — вскричала Маша. Майор развел руками.

— Увы… Но если он и находится у них в руках, то мы не должны на этом настаивать. В любом случае они должны первыми назвать свою цену.

— И вы отпустите Абу?

— Что касается меня, то я бы этого подонка своими руками придавил… — проворчал Василий, но поспешно сказал:

— Простите меня… Мы хлебнули с ним лиха!

— Так власти не согласятся его обменять?

— Думаю, нет.

— Вы мне забыли что-то сказать, — проговорила Маша, прямо глядя ему в глаза.

— Да вроде бы нет.

— Список людей, предназначенных к обмену с обеих сторон, уже согласован?

— В-возможно, — ответил он.

— Сколько человек с каждой стороны?

— Я не могу вам этого сказать…

— Василий, — воскликнула она, — вы же понимаете, что полковник может не дождаться следующего обмена!

— К сожалению, Маша, от меня это не зависит. Я понимаю, что вам тяжело…

— Вы-то хоть не занимайтесь словоблудием! — вскипела Маша. — Лучше скажите, если бы чеченцы предложили обменять Абу на полковника, власти бы согласились?

— Согласятся, — твердо сказал майор.

— Почему же они не предложат этого? — горестно проговорила Маша.

— Я же уже сказал. Лучше, если чеченцы сами назовут цену. Боюсь, они могут не отдать полковника за Абу.

— Значит, все кончено, — прошептала Маша.

— Если он жив, они обязательно начнут торговаться. Если он жив, он выберется оттуда!

— Если он жив…

Отчаяние чередовалось в ее душе с яростью. Как он мог быть таким беспечным? Как он мог так поступить с ней? С ней и с их ребенком?

— Уже задействованы люди, которые вошли с ними в контакт и пытаются либо узнать, в каком состоянии он находится, либо получить тело. Поверьте, Маша, я готов на все ради его освобождения, если бы только знал, как это сделать…

— Я это знаю.

* * *

Когда Маша улетала из Грозного, майор пообещал сообщить, если удастся что-то узнать. Маша знала, что они не просто друзья. Майор и полковник были как братья.

— Я жду от него ребенка, — грустно сказала Маша, целуя майора.

— Он мне говорил… — тихо признался тот. — Пожалуйста, — попросил он смущенно, — не вини Волка в том, что произошло.

— Вы тоже зовете его Волком, — удивилась она.

— Он и есть ненормальный Серый Волк, которому больше всех надо. Он и меня однажды собрал в поле по кускам, обрызгал живой и мертвой водой и заставил жить… Не забывай его, Маша!

Провожая Машу, майор крепко выпил на пару с администратором Татьяной, и теперь в его голосе звучало что-то вроде умиротворения и примирения с суровой правдой жизни, какие обычно нисходят на человека только во время поминок.

Возвратившись в Москву, Маша сделала все, чтобы не сойти с ума. А именно с головой ушла в работу и заботу о будущем ребенке.

Зато по ночам ее изнуряло отчаяние.