Море и цивилизация. Мировая история в свете развития мореходства - Линкольн Пейн

Южная Индия славилась перцем, спрос на который существовал и на Востоке, и на Западе; кроме того, через нее везли пряности из Индонезии. Индийские источники[754] практически ничего не сообщают о жизни морских торговцев, зато Абу Зайд сохранил описание поразительной практики, которая, вероятно, облегчала индийским мореходам плавания по их излюбленным путям. «Есть среди индусов,[755] — писал он, — такие, кто разыскивает неведомые и недавно открытые острова, сажает там кокосовые пальмы и роет колодцы для моряков, которые будут туда заходить». Создание такой сети для обеспечения самым необходимым (кокосовая пальма давала еду, дерево для кораблей, листья для парусов, волокно для тросов) подразумевает, что в ней существовала необходимость и что моряки умели делиться друг с другом точными навигационными инструкциями.

Несмотря на выгодную торговлю и большие расстояния, отношения между Южной и Юго-Восточной Азией не всегда были мирными. Абу Зайд рассказывает примечательную историю о молодом правителе Коморина — самой южной части Индии, — который однажды заявил главному советнику: «Я возымел желание…[756] увидеть передо мной на блюде голову махараджи Забаджа». Слова эти дошли до царя Забаджа (Шривиджая на Суматре или Шайлендра на Яве), который решил покарать «легкомысленного князя» и повелел советникам «подготовить тысячу кораблей среднего размера, снабдить их всем необходимым, оружием и боеприпасами, и погрузить на них столько лучших воинов, сколько они могут нести». Чтобы скрыть истинное намерение, царь объявил, что намерен посетить своих вассалов. Флот достиг Индии «по прошествии десяти или двадцати дней, ибо ветер был очень слабый», а поскольку правитель Коморина и его придворные «были женоподобными и по целым дням разглядывали свои лица и чистили зубы, не расставаясь с зеркалами и зубочистками, которые рабы носили за ними повсюду», их легко захватили врасплох. Легкомысленного князя взяли в плен и казнили, а царь Забаджа «вернулся в свою сторону, и ни он, ни его люди ничего не взяли в княжестве Комар [Коморин]». Однако голову князя он отослал новому правителю Коморина в назидание. «Весть об этом доставили всем царям Индии и Китая, и те преисполнились еще большим уважением к махарадже». Даже если эта история не вполне соответствует истине, современникам она казалась вполне правдоподобной, а нам дает представление о том, как далеко простиралась мощь малайских государств Юго-Восточной Азии.

Самым долгоживущим и влиятельным из государств Юго-Восточной Азии была Шривиджая. Это название носила с VII по XIV век череда торговых царств — их центр располагался на Юго-Восточной Суматре, но по временам они расширялись, захватывая часть Малайского полуострова и Яву. Шривиджая существовала за счет торговых потоков, идущих через Малаккский пролив, соединяющий Индийский океан с Юго-Восточной Азией и Китаем. Как Фунань до V века, когда корабли начали совершать прямые рейсы через Малаккский пролив и Южно-Китайское море, Шривиджая процветала благодаря тому, что производила достаточно продуктов, главным образом риса, чтобы кормить большие сообщества купцов, особенно в промежутке между муссонами. Хотя благополучие страны держалось на мореходах, они (и свои, и чужеземные) считались неблагонадежными, поскольку легко могли вступить в контакт с потенциальным или реальным противником. Сохранилась надпись VII века, содержащая угрозы и проклятия в адрес непокорных; в ней царь особо упоминает купцов и капитанов как «наиболее склонных бунтовать»[757] и предупреждает: «если вы переметнетесь [на сторону врага], вас убьет это проклятие».

Несколько столетий начиная с VII века столица Шривиджаи находилась в окрестностях современного Палембанга, примерно в восьмидесяти километрах вверх по реке Муси от восточного входа в Малаккский пролив. Палембанг играет большую роль в отчетах китайского буддийского монаха Ицзина, который описал плавания тридцати семи монахов[758] (в том числе собственные) в Индию и из Индии. Его корабль вышел с началом зимнего муссона и, выдержав шторм, во время которого «два паруса,[759] каждый по пять мер [материала], унесло ветром, оставил позади хмурый север» и вошел в порт на Суматре. Оттуда Ицзин добрался до Кедаха на восточном берегу Малайского полуострова и проделал путь через Бенгальский залив до устья Ганга через Андаманские острова, «страну голых», которые «быстро сели в свои лодочки, числом около сотни. Они привезли кокосы, бананы, а также вещи, сплетенные из ротанга и бамбука, и хотели обменять их на железо — ничего другого им нужно не было». Ицзин не рассказывал, по-прежнему ли он был в это время на персидском корабле или пересел на малайский или индийский, чтобы попасть в Тамралипти на реке Хугли — главный порт Индии со времен Маурьев. Чуть раньше в том же столетии другой китайский монах по имени Сюаньцзан описывал Тамралипти как процветающий защищенный порт «на берегу залива,[760] так что воды заходят в глубь суши. Редкие камни и удивительные драгоценности во множестве скопились в этой стране, и потому жители ее в большинстве богаты». Из Тамралипти Ицзин по Гангу добрался до буддийского монастырского комплекса в Наланде, где тогда проживали более трех тысяч пятисот монахов. Посетил он и другие монастыри, чудом избежав в дороге смерти от болезней и разбойников. Ицзин и его спутники столкнулись со значительными опасностями, и, судя по его рассказам, странствия по суше были связаны с не меньшими тяготами, чем плавание по морю. Что для монаха, что для купца путешествие в Индию было тяжелым испытанием.

Не менее важны, чем Шривиджая, для путешествий с Востока на Запад и обратно были различные города-государства Малайского полуострова,[761] особенно существовавшие на восточном побережье княжества Паньпань и Лангкасука (с V по VIII век) и Тамбралинга (с конца X века). Вероятно, в некоторые периоды они были вассалами Палембанга, но по большей части сохраняли если не полную независимость, то хотя бы автономию. На западе, где горы подходят близко к морю, что затрудняет ведение сельского хозяйства и территориальное объединение, чужеземное влияние — индийское, шривиджайское или какое-либо еще — ощущалось куда меньше. И все же именно западное побережье[762] чаще всего фигурирует в арабских источниках. Они постоянно упоминают места под названием Кала; не исключено, что это общее слово для стоянок, где моряки могли дождаться попутного ветра, купить олово (именно этот металл преимущественно везли из «страны золота») и отремонтировать корабли.[763]