Я не хочу остаться один - Дарья Аверад

Внезапно Хидэки поднял на Такимуру обиженный взгляд.

– Ты не знаешь обо мне ничего, чтоб так говорить.

– Я узнал о тебе достаточно, – огрызнулся старший, доставая из внутреннего кармана своей куртки украденную стопку с документами. – Бери их и уходи. Отнеси Киоши-сану или кому там они понадобились, – грубо впихнул он бумаги в руки мальчика, тут же разворачиваясь в сторону ближайшей остановки.

– А ты? – возмущённо фыркнул подросток.

– А мне нужно идти домой, – твёрдо ответил Аято, усталым взглядом посмотрев на Хидэки. – В отличие от самодостаточных у меня есть семья.

Повернувшись к мальчишке спиной, Такимура ускоренным шагом направился к пешеходному переходу. Вдруг он почувствовал неуверенную хватку на своей руке. Подросток, стараясь сохранить невозмутимое лицо, но при этом неосознанно переминаясь с ноги на ногу, вытащил из уха Аято бежевый наушник, про который блондин уже совершенно забыл.

– Это не мои, – сказал Хидэки так, словно оправдывался за свои действия.

Не став больше поднимать голову на Такимуру, парнишка сжал наушник в руке и, развернувшись, побежал прочь с этого места.

Спустя десять минут, когда Аято уже сидел в автобусе, ему на телефон пришло сообщение от Киоши-сана:

“Благодарю за помощь. Надеюсь, это дело не доставило тебе неудобств. Вы с Хидэки отлично справились”

В ответ на что Такимура быстро написал:

“Это первый и последний раз, когда я согласился на что-то подобное”

Больше сообщений от босса ему не поступало.

***

По приходе домой Аято встретила абсолютная тишина и непривычная пустота. В квартире никого не было. Видимо, Кен ещё не вернулся со своей смены в кафе. Устало потерев веки блондин прошёл на кухню, раскрывая холодильник в поисках чего-то съестного. Со вчерашнего завтрака у парней остались яйца, и, недолго думая, Такимура решил пожарить омлет.

Когда аппетитные запахи заполонили половину квартиры, пробуждая урчание в голодном желудке, Аято услышал щелчок входной двери. Мгновенно отрываясь от плиты, парень вышел в коридор, встречая усталого, но широко улыбающегося Кена. Шатен обнял Такимуру, целуя его в висок и мысленно подмечая, что он был бы не против каждый день наблюдать такую картину, а именно, Аято, нежно прижимающегося к нему в голубом фартуке и деревянной лопаточкой в руке. Кажется, оба парня ждали этих объятий весь день. Они, как лекарство, помогали расслабиться после тяжелого и нервного рабочего дня.

Направив Кена в ванную, что бы помыть руки перед едой, Такимура вернулся на кухню, начиная раскладывать омлет по тарелкам. Он уже сел за стол, но младший всё ещё не объявился. Прождав его пять минут, Аято начал беспокоиться. Блондин вышел из кухни, направляясь в сторону ванной комнаты. Но как только он завернул за угол коридора, то неожиданно врезался в Кена. Младший тут же поднял на парня напуганный взгляд и, взявшись за его руку своими трясущимися ладонями, прохрипел:

– Звонили из больницы. Маме стало хуже. Операцию перенесли на сегодня.

Аято шокировано округлил глаза.

– Во сколько?

– Прямо сейчас.

Не медля ни минуты Такимура ответил:

– Выходим.

***

Протяжный писк от больничных приборов стоял в ушах и, казалось, был слышен сквозь стены. Белые коридоры никогда не казались такими мрачными, тусклыми, внушающими опасность и полную безнадёжность. Кен сидел, понурив плечи и опустив голову в пол. Он напряжённо прикрывал ладонью свой лоб и неспокойно постукивал правой ногой. Аято сидел рядом с парнем и на протяжении двух часов старался приободрить его, убедить в том, что всё будет хорошо. Только вот у самого блондина это «хорошо» застревало в горле. Он не был уверен ни в чём. Он понимал, что ситуация с госпожой Судзуки слишком паршивая. Аято знал наверняка, что гладко уже не будет никогда. Но ради Кена парень мог шептать это утопическое «хорошо» вечно. И он шептал, вспоминал о различным приятных моментах, пытался шутить и даже пообещал, что, когда мама пойдёт на поправку, то она будет жить с ними. Он всеми силами пытался облегчить состояние Кена, и на протяжении всего того времени, что они просидели напротив операционной, рука Такимуры лежала на плечах младшего, успокаивая, обнимая и словно говоря: «Я здесь, рядом, мы справимся». Они просидели так в полнейшей тишине ещё полчаса, но, неожиданно, Судзуки устало потёр глаза и, тяжело вздохнув, заговорил:

– Интересно, где он сейчас? – хриплым голосом задал вопрос шатен. – Операция длится уже три часа. Мы с тобой сидим тут уже два часа и тридцать две минуты. Что делает он? Неужели, он даже не приедет? Ему совершенно плевать на маму? Нет, я знаю, что ему плевать, но разве настолько? – на последнем слове одна слезинка тихо скатывается по щеке парня и он, тяжело стиснув зубы, глубоко втягивает воздух, стараясь успокоиться, предотвратить срыв.

– Хэй…, – слышится нежный, протяжный голос прямо над ухом Кена. – Главное, что мы с тобой здесь. Так даже лучше. Мы сможем с тобой позаботиться о маме, а он – нет.

– Она так его любит…

– А ты так любишь её.

– Безумно. Она ведь моя мама, несмотря ни на что, – без толики сомнения отвечает шатен, но тут же замолкает, словно вспоминая о чём-то. – Но любит ли она меня? – всё-таки озвучивает свои мысли парень.

– Конечно, – мгновенно шепчет Аято, целуя Кена в висок.

В ответ младший горько усмехается и поднимает свои красные глаза на блондина.

– Не думаю, что её чувство ко мне больше, нежели к отцу, – пожимая плечами, говорит Судзуки.

– Никогда не недооценивай материнской любви.

Тихо вздохнув, Кен сжал ладонь Аято в своей.

Тишина вновь воцарилась в блеклом коридоре. С каждой минутой ожидание становилось невыносимее. Судзуки уже лишился отца. Но потерять мать было гораздо сложнее. И речь даже не шла о смерти. Кен вообще за эти часы пересмотрел многое. Он понял, как сильно дорожит матерью и как много она сделала для него. Да, Асами никогда особо не старалась перечить Соичиро. Она не защищала Кена, когда отец поднимал на мальчика руку или доводил до слёз. Но при этом мама была единственным человеком после Аято, который видел в шатене обычного мальчика, парня, а не всемогущего робота, который готов стерпеть любые нагрузки и боль. Мама частенько пекла Кену с Аято сладости, покупала книги и комиксы, не ругала за недочёты в школе и никогда не требовала от мальчишек больше того, что требовалось от остальных детей. Кен любил свою мать. Всегда. Даже в момент, когда он заглянул в её опустошённые глаза перед тем, как переступить порог дома, парень знал, что она его тоже любит. Пусть и стыдится, считает дефектным, неправильным, обиженным Богом. Но Асами ни за что бы не наказала сына, а наоборот. Она наказала себя. Если верить словам Соичиро, то маме пришлось тяжело эти месяцы разлуки с детьми. Возможно, даже многим тяжелее, чем Кену с Аято. И в эту минуту шатен винил себя за свою глупость, за легкомысленность, за то, что позволил остаться маме наедине с настоящим тираном, его отцом. И парень больше не мог себе позволить ошибиться, просчитать хоть один незначительный шаг. У Кена больше не было права на ошибку. Прямо сейчас врачи борются за жизнь его матери. Третьего шанса не будет. И всё, о чём мечтает в эти секунды шатен – это возможность встретиться с мамой, попросить у неё прощения, взять её за руку и больше никогда не бросать.