Флейшман в беде - Тэффи Бродессер-Акнер

В то лето я обходилась с беднягой Адамом как с соседом по квартире. Я возвращалась домой поздно. Я снова и снова заказывала на ужин еду с доставкой из китайского ресторана. Адам как-то заикнулся, что я в последнее время слишком часто заказываю китайскую еду, и в следующий раз я заказала тайскую. По утрам я подначивала Адама, провоцировала его на вопросы, чтобы в ответ сказать, что я больше не знаю, как жить. Я хотела спросить: разве можно так жить, помня, что когда-то ты был сам себе хозяином? А как же путь, который мы когда-то проложили и решили, что успехом для нас будет по нему пройти? Но Адам никогда не понял бы этого. Он жил той жизнью, к которой стремился. И я тоже. И все же. И все же, и все же, и все же, и все же, и все же.

А что еще оставалось делать? Разве можно было не выйти замуж, если муж тебя понимает и любит, и всегда за тебя болеет, несмотря ни на что? Разве можно было не родить детей, которых ты любишь и которые стоят любых жертв (твоего времени, твоего тела, твоего света и твоего мрака)? Время идет вперед в любом случае. Ты в любом случае никогда не станешь снова молодой. Ты только рискуешь забыть, что лучше, чем сейчас, тебе уже никогда не будет. В каждый отдельный момент помни: ты уже никогда не будешь такой молодой, как сейчас. И как сейчас. И как сейчас. И как сейчас, и как сейчас, и как сейчас.

Тогда как же нам не отвергать брак? Он настолько неразрывно переплетается с качеством жизни – ведь он действует постоянно, в каждый момент вашего существования, – что у твоего супруга нет ни единого шанса. Ты держишься с ним за руки на прогулке, когда ты счастлива; ты отворачиваешься, устремив ледяной взгляд в окно машины, когда несчастна; но твое счастье или несчастье абсолютно никак не связано с поведением другого человека. Оно обусловлено твоим внутренним самоощущением, но ты путаешь близкого человека с внешними обстоятельствами и думаешь: если только его ампутировать, я снова стану собой. Но ты уже не прежняя ты. И уже давно. И муж не виноват. Просто так получилось. Этому всегда было суждено просто так получиться.

Но Тоби был прав. Меня любят. Любит человек, который во мне ни разу не усомнился. Я понимала, что если первая реакция Адама – пассивность, то вторая – доброта. В этом мы с ним различались. Адам только и хотел, чтобы у него отобрали независимость. Он хотел только отвечать любовью на мою любовь. А чего же хотела я? Что может быть настолько лучше стабильности и любви хорошего человека, болеющего за тебя? Мы влюбляемся и решаем пожениться в один невероятный миг. Что если все происходящее потом – лишь попытки вспомнить этот миг? Мы видим, как меняемся мы сами, как меняются муж или жена, и это труд – постоянно помнить, зачем мы вообще решили быть вместе. Но почему это достойная задача – всю жизнь служить моменту, который приходится постоянно, с такими усилиями вспоминать?

Да, я в самом деле этого хотела. Может, в общем и целом хотела. Или хотела, чтобы это было где-то на заднем плане. Или мне стало скучно. Или моя личная пирамида потребностей пришла к такому состоянию, что стоило мне начать сомневаться в необходимости прочного брака, единственный возможный путь был – вниз. А может, у меня просто судьба такая – быть несчастной, независимо от семейного положения. А может, люди часто поселяются в Нью-Джерси, предпочитая его Нью-Йорку, и мне просто нужно с этим смириться. А может, мне просто нужны были капелька независимости и немножко времени в одиночестве, чтобы, не боясь осуждения, смотреть по телевизору то, что я хочу. А может, я хотела, чтобы мой живот чуть меньше походил на топографическую карту Сараева. А может, я хотела понять, как жить в жизни, где я – не звезда, как научиться сливаться с фоном, как быть тем, в чем нуждаются мои дети; и каждый раз, когда я подходила к пониманию этого, я видела огромную бездну и бежала прочь. А может, я хотела снова почувствовать себя актуальной, как будто я что-то значу. Возможно, другие могут слушать песню U2 времен своей юности, курить и не умирать от ностальгии по временам, когда, скорее всего, было так же хреново, как сейчас. А может, я просто пережила краткий кризис среднего возраста. Может, я не так уж отличаюсь от Рэйчел; нам обеим даже с кризисом среднего возраста пришлось срочно закругляться, ей – в поисках нормального сна хотя бы на одну ночь и мужчины, которому она не угрожает самим своим существованием, а мне – потому что я переложила свое несчастье на чужие плечи, вроде бы помогая старому другу, но на самом деле – пренебрегая заботой о семье, которую выбрала сама.

Я поняла, что тут ничего не поделаешь. Даже когда у нас кризис, он должен проходить вежливо и в ограниченных масштабах. То, что делала я, было простительно; то, что сделала Рэйчел, – неприемлемо. Но суть была одна: мир втискивает женщину в рамки, как только она перестает быть для него сексуально доступной, и мы ничего не можем, кроме как принять это и подчиниться возрасту.

Проблема Тоби, думала я теперь, куря сигарету, – что он искал всего лишь не сумасшедшую женщину, и в итоге ему попалась Рэйчел. Так он сформулировал свою задачу: найти не сумасшедшую женщину. Он это повторял все время. И все это время он страдал аллергией на девушек, которых считал сумасшедшими. Даже на меня. Даже на меня! Я видела, как Тоби в двадцать с небольшим отвергал абсолютно любую девушку, хоть чуточку выходящую за рамки обыкновенности, и в результате женился на Рэйчел, которую счел нормальной. И да, по его версии, она – злобная бывшая жена (если верить мужчинам, все бывшие жены злобны), но еще она – человек, которого довели до сумасшествия. Может быть, потому, что врач так чудовищно обошелся с ней во время родов. Может быть, потому, что в нашей культуре статус женщины, тело женщины, положение женщины изменяются, стоит ей стать матерью, и эти изменения дико несправедливы. Это вполне может свести с ума умного человека. А если ты – умная женщина, ты не можешь сохранить хладнокровие и рассудок, осознав в полной мере, благодаря своему интеллекту, какие путы наш мир накладывает на женщину. Я не смогла этого вынести. Я видела это слишком ясно и сбежала. А Рэйчел осталась. Она попыталась. И была за это наказана.

Но все это неважно. Это не моя проблема. Я поняла это за один блаженный выдох вкусного никотина, когда стояла и курила, прислонившись спиной к дому Сета. Все эти проблемы – не мои. Моя проблема – моя семья. Мне придется подождать с бунтом, чтобы убедить своих близких: вы в безопасности, я вас люблю. Я их и правда люблю. Они со мной правда в безопасности. Что же я делаю здесь? Стою, прислонившись к стенке, курю, жду приятеля? Мне пора домой.

Я подумала об Адаме. Представила себе его лицо. Его руки. Как он может часами копаться в интернетной кроличьей норе, ища информацию про какую-нибудь ерунду, вроде определенного вида сорняка или определенного типа самолетов. Адам, самый оптимистичный сценарий в заточенной против нас системе. У меня вдруг потеплело лицо. Я остро пожалела о летних днях, прошедших без Адама. Мне стала ненавистна каждая минута вдали от него. Ведь еще не поздно, правда? Я сама это выбрала. Я согласилась на это, стоя под хупой! Меня любят – именно так, как сказал Тоби. Меня любят. Я бы и сегодня выбрала эту любовь. Прореху, пробитую мною в стене нашей крепости, можно залатать, пока враги не проникли внутрь.

Итак, я отправлюсь домой и втиснусь в свою прежнюю жизнь. Я буду пытаться понять, в обобщенном смысле, как можно быть такой чудовищно несчастливой, если по существу ты счастлива. Я начну снова, с самого начала. Я буду сидеть рядом с детьми, смотрящими какую-нибудь полнейшую ерунду по телевизору, зарываться носом в их волосы и чувствовать, как приливают в теле гормоны материнства. Я постараюсь примириться со своей обычной жизнью. А может, однажды я увижу, что моя обычность на самом деле очень необычна. Я буду стараться. Я буду ломать голову, что именно можно сделать, чтобы добиться хоть подобия довольства. Я буду искать маленькие радости в обществе других сорокалетних женщин, соседок, которые тоже чувствуют себя так, словно их полностью сбросили со счетов. Я постараюсь быть хорошей женой Адаму и не придавать слишком большого значения худшим моментам брака: когда один в хорошем настроении, а другой этого не понимает или не хочет понимать, и в результате первый остается в одиночестве; когда один притворяется, что не понимает слов второго, и цепляется к мелочам, так что по существу прав, но второй просто не заслуживает такого обращения.