Семь столпов мудрости - Томас Лоуренс

Мы приближались к Румму, месту, будоражившему мои мысли. Его даже несентиментальные ховейтаты считали очень красивым. На следующий день мы должны были до него доехать. Очень рано, когда в небе еще сияли звезды, меня разбудил сопровождавший нас шериф Аид. Он вполз ко мне в палатку и каким-то леденящим душу голосом проговорил: «Господи, я ослеп». Я уложил его, дрожавшего, как от холода. У него хватило сил лишь на то, чтобы сказать мне, что, проснувшись среди ночи, он понял, что ничего не видит и что очень больно глазам. Их обожгло солнце.

День еще только начинался, когда мы уже ехали между двумя высокими пиками, сложенными из песчаника, к подножию длинного мягкого склона, спускавшегося от видневшихся впереди куполообразных гор. Он был сплошь покрыт тамариском. Арабы говорили, что это было начало Руммской долины. Слева от нас стояла длинная каменная стена, выгнувшаяся тысячефутовой дугой к середине долины. Напротив нее, справа от нас, высилась разорванной линией красных вершин вторая такая же дуга. Мы поднимались по склону, прокладывая себе дорогу через хрупкий молодой кустарник.

Постепенно кустарник превратился в густые заросли, листва которых становилась все более ярко-зеленой, контрастируя с участками песка нежно-розового цвета. Подъем делался все более пологим, пока долина не перешла в узкую наклонную равнину. Вершины справа казались выше и острее, в противоположность другой стороне, где гряда гор выпрямлялась в один не такой уж высокий, но неприступный массив красноватого цвета. Они тянулись так по обе стороны дороги, пока разделявшее их расстояние не сократилось всего до двух миль, а потом, постепенно набирая высоту, их параллельные кряжи поднялись на тысячу футов над нами, образуя впереди проспект, простиравшийся на многие мили.

Присмотревшись, мы увидели, что они представляли собою не сплошные каменные стены, а высились отдельными утесами, напоминая гигантские здания, выстроившиеся по обе стороны образуемой ими улицы. Их отделяли друг от друга тенистые аллеи шириной футов в пятьдесят, а закругления и ниши, выветренные в стенах за долгие годы и расписанные поверхностными наростами и трещинами, были похожи на рукотворные архитектурные детали. Карстовые пустоты высоко в обрывистых стенах были похожи на круглые окна, другие, у самого подножия, зияли, как двери. Темные пятна, тянувшиеся на сотни футов по теневой передней стороне, выглядели здесь как случайные. Сложенные из зернистой породы скалы были исчерчены вертикальными полосами, в основном на протяжении двух сотен футов сильно трещиноватой породы, более темной по цвету и более твердой по структуре. Этот нижний пояс в противоположность песчанику не нависал подобием складок ткани, а растекался каменистой осыпью, образуя горизонтальный вал у подножия стены.

Эти утесы были покрыты купольными образованиями менее яркого красного цвета, чем основная масса горы, которые придавали этому неотразимому месту видимость законченной византийской архитектуры, превосходящей всякое воображение. Арабские армии могли бы затеряться в его далеко развернувшихся в ширину и в длину пределах, и среди этих стен вполне могла бы кружить строем эскадрилья самолетов. Наш маленький караван в этих громадных горах проникся полным спокойствием, стыдясь и пугаясь мысли кичиться своею значимостью.

В детских мечтах пейзажи представлялись бескрайними и молчаливыми. Мы искали в прошлом, в дебрях нашей памяти, образец, к которому стремились все люди, проходившие между этими стенами к открытой тихой площади, как вот эта, впереди, где, казалось, кончается дорога. Позднее, когда мы стали часто совершать рейды вглубь страны, мне всегда хотелось свернуть с прямой дороги, чтобы очистить свои чувства хотя бы одной ночью в Румме и последующим спуском по его долине к сияющим равнинам или подъемом вверх по ней в час заката к сияющей площади, которой мне никогда не удастся достигнуть. Я слишком любил Румм.

В этот день мы ехали долгие часы, и перед нами открывались все более обширные и прекрасные панорамы. Неожиданно пролом в стене скалы справа от нас открыл нам новое чудо. Этот проем, имевший в поперечнике сотни три ярдов, вел к овальному амфитеатру, неглубокому впереди, с длинными проходами справа и слева. Стены были отвесными, как стены Румма, но казались более высокими, потому что партер находился в самой середине господствующей горы, и от этого окружающие высоты казались еще более громадными.

Солнце село за западной стеной, оставив партер в тени, но его умиравшее сияние все еще заливало поразительным красным светом крылья с каждой стороны входа в проломы, огненно-красную массу другой стены, по ту сторону просторной долины. Пол партера, представлявший собой влажный песок, был обсажен темным кустарником, а у подножия каждой скалы лежали валуны размером больше хороших домов, порой похожие на крепости и явно свалившиеся с возвышавшихся над всем этим великолепием вершин. Перед нами зигзагом шла вверх по нижнему поясу утоптанная до белизны тропа, которая вела к тому месту, откуда поднималась главная терраса, и там рискованно поворачивала на юг, по небольшому выступу, окаймленному случайными лиственными деревьями. Из промежутка между этими деревьями, укоренившимися в скрытых трещинах породы, слышались какие-то странные крики: то было превращавшееся в музыку эхо голосов арабов, поивших верблюдов у источников, изливавших воду с высоты трехсот футов.

По-видимому, дожди, излившиеся на вершину горы, постепенно пропитали водой пористую породу, и я мысленно последовал за нею, фильтруясь дюйм за дюймом вниз через эти горы из песчаника, пока вода не дошла до водонепроницаемого горизонтального слоя нижнего пояса и под давлением не потекла по нему, выплескиваясь струями наружу, на поверхность скалы, в месте соединения обоих слоев породы.

Мухаммед повернул к левому сектору амфитеатра. У его дальнего конца изобретательные арабы расчистили небольшое пространство под нависшей породой. Там мы спешились и расположились для отдыха. В этом высоком, замкнутом со всех сторон месте ночная тьма опустилась на нас очень быстро, и мы ощутили своей перегретой на солнце кожей холод влажного воздуха. Ховейтаты, отвечавшие за груз взрывчатки во вьюках их верблюдов, собрали их и, оглашая воздух возгласами, которые тут же разносило эхо, повели горной тропой к воде. Мы разожгли костры и наварили риса в качества гарнира к мясным консервам сержантов, а мои кофейщики приготовились к встрече посетителей, которых мы ожидали.

Арабы из палаток, расставленных около источников, видели, как мы приехали, и не замедлили осведомиться о новостях. За какой-нибудь час у нас собрались главные персоны кланов Дарауша, Зелебани, Зувейда и Тогатга, и завязался долгий разговор, правда не очень удачный. Шериф Аид был слишком угнетен своей слепотой, чтобы вынести бремя этого приема; он сидел за моим плечом, а я пытался разобраться в их специфических требованиях, суть которых заключалась в следующем. Эти мелкие кланы подозревали нас в том, что мы поддерживали амбиции Ауды, направленные на признание его главенства над ними. Они не желали служить шерифу, пока не получат гарантий поддержки своих экстремистских требований.

Гасим абу Думейк, замечательный горец, казался озлобленным. Это был темнолицый человек с надменным лицом и тонкогубой улыбкой, обычно достаточно добросердечный, но раздражительный. В тот день он пылал подозрительной ревностью к племени товейха. Один на один я победить его не мог и, чтобы умерить его враждебность, спровоцировал его на словесный спор и наголову разбил своими доводами, в конце концов вынудив умолкнуть. Пристыженная свита покинула его и перешла на мою сторону, хотя этого и было очень мало. Их неустойчивые суждения стали доходить до вождей и действовать на них в пользу выступления в поход со мною. Я воспользовался этим, чтобы сказать, что следующим утром здесь будет Зааль и что мы с ним примем помощь ото всех, кроме думаньехов, которые, поскольку слова Гасима сделали их участие невозможным, будут вычеркнуты из списков Фейсала, заплатят за оказанную ранее благосклонность и возместят полученное вознаграждение. Сильно рассердившийся Гасим, несмотря на то что его осторожные друзья тщетно пытались заставить его замолчать, поклявшись немедленно присоединиться к туркам, покинул свое место в круге у костра.