Трилогия о мисс Билли - Элинор Портер

Аркрайт говорил все тише и тише. Последние три слова не расслышал бы человек менее внимательный, чем Алиса Грегори. После того как они были произнесены, только тиканье часов нарушало тишину. Потом Аркрайт встал с видимым усилием, как будто его удерживала на месте какая-то сила.

– Алиса, я уже говорил вам, и нет нужды повторять, что я любил Билли Нельсон. Это было ужасно само по себе, потому что она была помолвлена с другим. Но сегодня я обнаружил намного худшее: я люблю Билли Хеншоу, чужую жену. И я убежал. Но я вернулся. Я собираюсь сражаться. О, я не обманываю себя! Моя любовь – это не старая шкура. Это чудовище, живое и сильное, и оно – Господи помилуй! – может уничтожить мою душу. Но я собираюсь сражаться с ним и хочу попросить вашей помощи.

Девушка негромко вскрикнула. Он повернулся к ней, но не различил ее лица. Наступили сумерки, и в комнате было полутемно. Он продолжил еще тише:

– Именно поэтому я говорю вам все это. Чтобы вы мне помогли. Вы же поможете?

Ответа не последовало. Он еще раз попытался увидеть ее лицо, но она отвернулась.

– Вы уже сильно мне помогли, милая. Ваша дружба стала всем для меня. Вы же не лишите меня ее теперь?

– Нет! Нет! – ответ был совсем тих, но он его услышал.

– Спасибо. Я знал это. – Он замолчал, а когда заговорил снова, то в голосе его зазвучала вымученная веселость. – Но я должен идти, иначе вы лишите меня своего расположения, и у вас будет на то причина. Пожалуйста, не горюйте обо мне слишком сильно. Я не законченный злодей из мелодрамы и не отвергнутый любовник из десятипенсового романа. Я просто обычный человек, живущий обычной жизнью, и сражаться придется обычным оружием. Тут-то мне и нужна ваша помощь. Мы вместе нанесем визит миссис Бертрам Хеншоу. Она пригласила нас, и вы согласитесь, я знаю. Мы будем музицировать и вести светскую беседу. Увидим миссис Бертрам Хеншоу в ее доме, вместе с мужем, и я не стану убегать. Но я полагаюсь на вашу помощь, – он грустно улыбнулся и протянул ей руку.

Оставшись одна, Алиса Грегори поспешила наверх.

– Я не могу! Не могу! – шептала она.

В своей комнате она посмотрела в зеркало.

– Разумеется, ты можешь, Алиса Грегори, – сообщила она самой себе совсем другим голосом, – это твоя тигриная шкура, и ты будешь сражаться с ней. Ясно тебе? Сражаться! И ты победишь. Ты же не хочешь, чтобы он узнал, что небезразличен тебе?

Глава VI

«Художественный вид»

Примерно к концу октября Билли стала замечать, что муж не находит себе покоя. Дважды, играя с ним, она обнаруживала, что он проверяет, не начала ли гнуться раненая рука.

Несколько раз, не получив ответа на свой вопрос, она смотрела на него и видела, что он уставился куда-то в пустоту.

Они гуляли, читали, разговаривали друг с другом, и Бертрам несомненно стремился выполнять малейшие ее желания, но все чаще и чаще Билли обнаруживала его в мастерской, перебирающим наброски. Однажды, когда он не явился к обеду, оказалось, что он закопался во впечатляющий трактат «Искусство перспективы».

Как-то раз Билли после часа напрасных попыток записать мучившую ее мелодию все же ухватила ее и помчалась в мастерскую похвастаться перед Бертрамом своей победой.

Но Бертрам ее даже не услышал. То есть он встал, поспешил ей навстречу, сияя, но она не успела сказать ни слова, как заговорил он сам:

– Билли, я снова могу рисовать! – воскликнул он. – Рука меня почти слушается. Посмотри, у меня кое-что получилось! Я просто взял карандаш и… – тут он осекся, глядя Билли в глаза. Лицо его слегка омрачилось. – Ты… ты говорила что-то важное, когда вошла?

Примерно полминуты Билли молча смотрела на мужа. Потом принужденно засмеялась.

– Нет, ничего особенного, – весело ответила она, потом, неожиданно поменявшись, она бросилась через всю комнату, нашла палитру, вытащила из длинного ящика пучок кистей и протянула их мужу театральным жестом.

– А теперь рисуй немедленно! – велела она ему как можно настойчивее.

Бертрам пристыженно рассмеялся.

– Билли, я хотел сказать… – заговорил он, но Билли уже убежала.

Она быстро поднялась наверх, яростно твердя самой себе:

– Ну, Билли Нельсон Хеншоу, это случилось. А теперь веди себя как подобает. Он снова стал художником. Ты знаешь, что это значит. Не забывай, что искусству он принадлежит больше, чем тебе. Так говорит Кейт и все остальные. А ты-то думала, что он будет заниматься тобой и твоими глупенькими песенками. Ты хочешь разрушить его карьеру? Как будто он может проводить все время с тобой и думать только о тебе! Честно говоря, я ненавижу искусство!

– Билли, что ты сказала? – удивленно спросил Уильям, показываясь на лестнице этажом выше. – Ты обращалась ко мне, дорогая?

Билли посмотрела наверх. Лицо ее прояснилось, и она засмеялась, хоть и печально.

– Нет, дядя Уильям, я не с вами говорила, – вздохнула она. – Я просто… просто оказывала первую помощь пострадавшим, – закончила она, проскальзывая к себе.

– Господи, о чем это она? – гадал дядя Уильям, спускаясь по лестнице вниз.

Со следующего дня Бертрам потихоньку начал рисовать. Еще через день он стал рисовать больше, потом еще больше. Он казался птицей, выпущенной из клетки, – таким он стал счастливым. Его глаза стали сверкать как раньше, вернулась и прежняя улыбка. Теперь Билли осознала, что последние несколько недель он почти не улыбался, и она не знала, от чего ей больнее: от того, что этой улыбки не было раньше, или от того, что она вернулась. И одновременно она презирала себя за то, что вообще задается этим вопросом.

Для Билли эти дни выдались непростыми, хотя Бертраму она всячески демонстрировала радость. Дяде Уильяму и тете Ханне тоже доставались улыбки, и, поскольку ей не с кем было поговорить о своих настоящих чувствах, она говорила сама с собой. Впрочем, для Билли это было не в новинку. С раннего детства она именно так и преодолевала трудности.

– Это так глупо, Билли Хеншоу! – бранила она сама себя, когда Бертрам увлекся работой и совсем забыл, что договаривался с ней погулять. – Да, тебе принадлежал каждый его час с того дня, когда вы поженились, но нет никаких причин полагать, что так будет и дальше, раз у него зажила рука! И между прочим, ты говорила, что именно этого-то делать и не станешь – мешать ему уделять работе достаточно времени.

– Но я вовсе не мешаю, – возражала она сама себе, – я наоборот велю ему