Разрушители - Ирина Сыромятникова

— А сам-то ты что делал, когда почувствовал, что в тоннеле мы обречены?

Да, в костер я не прыгнул, это точно. С другой стороны, кто говорит, что все Разрушители поступили бы так же?

В моей голове роились картины времен столь давних, что даже Древние твари не могли ничего о них помнить. Разум изнывал от неутоленного любопытства. Разрушители перестали быть для меня метафизической абстракцией, отвлеченным объектом Веры. И если судить по тому, что намеки на прошлое попали в мои видения, это самое прошлое было для меня критически важно.

— А вам что известно о Разрушителях? — спросил я у Гверрела, когда мне показалось, что мастер Ребенген иссяк.

Заклинатель, все время молча (!) ехавший рядом, неопределенно хмыкнул.

— Лучше спросите, откуда они взяли архив разработчиков.

— Из Феллы, естественно, — пожал плечами чародей.

— Ну да. А может, место то поближе было?

— Да нет, уважаемый, именно из Феллы. Из бункера на месте главной имперской канцелярии. Пять лет раскопок, шурф глубиной сто пятьдесят метров. Заметьте, на чистой магии, так как материалов для крепежа — никаких!

Глаза Гверрела под очками стали совершенно круглые.

— Ваш орден способен организовывать такие глубокие рейды в Пустошь?

— Да, — без ложной скромности признал чародей, но честность взяла верх, и он поправился: — За все время ордену удались четыре дальние экспедиции. В большинстве случаев отряды бесследно исчезали.

— А сколько рейдов было всего? — спросил я, хотя был не очень уверен, что хочу знать ответ.

— Около двух сотен, — пожал плечами мастер Ребенген. — Неудачные попытки никто не считает. Между прочим, в той конкретной участвовал один из твоих предков, Гэбриэл. Лорд Лайндейл.

— Не слышал о нем такого.

— Ну особенности вашего семейного воспитания вне моей компетенции, однако все было именно так. Конечно, он был младшим сыном в семье и в то время не считался наследником. Церковной карьере он предпочел будущее мага, кое-что написал под псевдонимом Леонард Превор. К моменту их триумфального возвращения по Арконату прошла очередная эпидемия лосальтийской лихорадки, и младший сын стал старшим.

— И как решали проблему транспорта? — профессионально поинтересовался Гверрел.

— Пентаграммы, естественно! Они потеряли половину уцелевших из-за появления Рашкей, но библиотеку переправили всю.

Я глубоко задумался. Считать ли мне рассказы о подобном свидетельствами героизма или, возможно, Гверрел в своем неприятии Арконийского ордена магов в чем-то прав?

Как ни странно, трудности пути даже сплотили отряд. Серые стали тише, но притом — общительнее. Харека, в речи которого не осталось и следа акцента, все чаще тянуло на воспоминания, а вспомнить ему было о чем. Гверрел попеременно умничал, жаловался на погоду и едко комментировал свои впечатления о нашем королевстве, получалось не всегда понятно, но всегда обидно. В другой ситуации я бы его избил, наплевав на все свои планы, но сейчас разговоры отвлекали от сырости, промозглого ветра и промокшей одежды. И потом, благодаря влиянию Тени мне тоже удавалось изящно хамить. Мы ехали и упражнялись в остроумии.

В один из ничем не примечательных дней в недосягаемой для меня Академии начался новый учебный год. Отмечать не стали. Дожди шли еще неделю, но в конце концов пошли на убыль. Похолодало. За это время крохотные листья колючки приобрели тот слабый, черно-фиолетовый оттенок, который свидетельствовал о скором наступлении зимы. Серые изготовили из дерева замысловатые фигурки, раскрасили доску и теперь играли во что-то напоминающее предельно сложную азартную игру.

Радовало, что вопрос о том, кто может сидеть за одним столом с Лордом, мастер Ребенген тихо замял: без общества Харека я бы от такой жизни сам удавился. Просто невероятно ободряет присутствие человека, на любую твою жалобу способного ответить: «Это еще ничего!» — и тут же начать приводить леденящие душу примеры.

После очередного проклятия в адрес потолков, о которые можно стукнуться, просто встав во весь рост посреди комнаты, он усмехнулся:

— Низенькие! Это ты в Лосальти не был, парень.

Теперь мы были на короткой ноге, и любые попытки обращаться к себе во множественном числе сотник едко высмеивал.

— А ты был?

— Я много где был. Так понимаю, что предводители давно думали, куда бы нам перебраться, так что побегать мы успели. Стах, Тирсин, Лосальти, Фарома, до островной республики, конечно, не доходил, но туда вообще трудно добраться — язык Пустоши доходит до самого побережья, а Белый Предел обрывается в море крутыми скалами, под которыми вечно бьется прибой. Там встречаются два течения — северное и южное, лоб в лоб. Вот где кошмарное место! Кораблей там потонуло немерено, а тела размалывает о камни так, что косточки целой не остается. Местные считают, что горы имеют там рот, которым кушают людей.

Я с уважением покосился на Серого. И ведь не так уж намного он меня старше.

На каверзный вопрос, почему предводители (такие умные) завели своих подчиненных на склоны Белого Предела, Харек только беззлобно усмехался.

— Когда Братство основывалось, восточное побережье было главным оплотом цивилизации, Поющие Пески не приближались к нашим крепостям ближе чем на две недели пути, а на месте лосальтийских болот были глубоководные озера. Высокогорные поселения закладывались только ради охраны шахт и перевалов. Теперь считай: связь с Зеферидой потеряна двести лет назад, у Братства, по-хорошему, осталась только одна крепость, а про Лосальти ты и сам все знаешь. Так и живем.

Его слова здорово смутили меня, я никогда так остро не осознавал, что только арконийцы могут позволить себе жить, не думая о Приливах. Не сочтут ли меня Серые излишне высокомерным? Но Харека больше волновал другой вопрос.

— Скажи вот что: наших триста тысяч приедет сюда разом. Ваше хозяйство не надорвется?

— Что такое триста тысяч против двадцати пяти миллионов?

— В Арконате живет двадцать пять миллионов человек? — поразился Харек.

— Не в Арконате, в Шоканге. И потом, откуда, по-вашему, к вам везут все это продовольствие? Тирсин в последние годы почти ничего не продает, а лосальтийцы вообще чудные — не пашут, не сеют, а как-то кормятся!

Харек опять усмехнулся.

— Они кочевники, — пояснил он. — Болота живут своей жизнью, твари землю роют, то здесь появятся, то там. Вот люди и мечутся от одного островка к другому, отдельными семьями, чтобы внимание не привлекать. Племя целиком собирается только в сухой сезон, свадьбы играют, разбирают споры. Там сельским хозяйством занимаются только маленькие общины при святилищах. Растят специи, орехи, все — на обмен или для ритуалов. Вот тирсинцы действительно чудные. Овцы пасутся на склонах — земли не видно, лес весь вырубили, ячмень сажают на одном месте по пять-шесть лет подряд. Словно одним днем живут! Земля от такого обращения вся клоками, даже без проклятий, оползни, неурожаи. Чем они раньше торговали — ума не приложу.