Безумное танго - Елена Арсеньева

Старушка явно испугалась выражения его лица, начала мелкомахать троеперстием – крестила, значит. Да уж было чего испугаться! Наверное,такой же вид сделался бы у человека, увидевшего призрак. Рашид и в самом делене верил своим глазам: в конце улицы показалась женская фигура, которую он ужепочти отчаялся когда-нибудь увидеть. Да нет, не может быть!

Он еще не верил своим глазам, а рука уже хищно скользнула запояс, нашарила рукоять ножа и стиснула…

Старушка проследила за его взглядом – да так и ахнула:

– Алёна! Она самая! Приехала! Вернулась!

Этот сорочий стрекот заставил Рашида очнуться.

Он медленно вынул руку. Нельзя, невозможно сейчаснаброситься на эту тварь, даже если она заметит его и пустится в бегство. Наглазах старухи, которая только что была добра с ним, как мать, – нельзя.

Да и о матери надо подумать. Хоть Рашид и твердил себе сотнюраз, мол, ему наплевать, что с ним будет потом, после убийства, но матери-то невсе равно, она и сейчас-то ни жива, ни мертва с утра до вечера, а уж когда егоарестуют за убийство при свидетелях… Не может же он и старуху заодноприкончить, чтоб молчала, это только в русских фильмах и книжках убивают всехподряд. Он должен подумать о матери, он обязан подумать о ней! Нужно выждатьудобный момент, когда они с тварью останутся одни.

Рашид вцепился обеими руками в бревна с двух сторон, как быпривязав, нет, приковав себя к ним, и молча уставился на приближающуюся Алёну.

Что дело неладно, Рашид понял буквально через две минуты. Поидее, эта тварь должна была, чуть заметив его, кинуться наутек. Но она хоть исбилась на миг со своего твердого, уверенного шага, не метнулась прочь и дажене приостановилась: с этим ледяным выражением лица продолжала идти вперед,поравнялась с бревнами и окликнула:

– Здравствуйте, Антонина Васильевна. Рашид… здравствуй. Мненужно с тобой поговорить.

– Ах, так вы меж собой знакомы? – удивилась бабулька стаким округлым, широким именем, которое было ей велико на несколько размеров,словно платье с чужого плеча. – Ну вот и ладненько. Значит, сговоритесь.Только ты, Алёна, гляди не продешеви, а ты, молодой человек, тоже смотри: сиротобидеть – грех, уж не стой за ценой, а то знаю я вас, чеченегов! Ой, что это утебя на голове, Алёнушка? Ну, молодежь, ничего не жалко. Такие были волосы, нетчтобы косу растить!

– Я азербайджанец, – запоздало выдавил Рашид, чувствуя,как саднит обожженное горло, но старушка уже не слышала: засеменила к своемудому, забыв даже про кружку с ощипанной временем розой, всплескивая руками ибормоча что-то вроде: «Расти, коса, до пояса, не вырони ни волоса!»

Алёна посмотрела на Рашида дикими глазами:

– О чем это она? Про что сговориться?

– А, ну… – Он махнул рукой. – Добрая женщина, пришла,чайку мне принесла, а сама и спрашивает, зачем и почему я здесь сижу. Я инаврал: мол, хочу с тобой сговориться о покупке дома. Не мог же я ей прямосказать…

Он осекся, с изумлением вспомнив, что пришел сюда вовсе неразговоры с этой тварью разговаривать. Надо начинать! Хотя Антонина Васильевнаеще не вошла в свою калитку, еще может оглянуться не вовремя.

– Не мог же ты ей прямо сказать, что сидишь здесь иподкарауливаешь меня, чтобы зарэзать, – кивнула Алёна. – Не надоело?

– Что? – тупо переспросил Рашид, не веря своим ушам.

– Сидеть, говорю, не надоело? А убивать? Ты ведь ужеприкончил тут какого-то человека – позавчера, если не ошибаюсь? А потом ещеодного хотел убить на берегу Гребного канала, да он от тебя убежал. Что, рукичешутся рэзать, рэзать, рэзать направо и налево?

– Ничего, – кивнул Рашид, чувствуя себя почему-то такглупо, что и не описать. Ну что она над ним смеется, как над мальчишкой! –Вот сейчас зарэжу тебя – и пойду домой.

– Домой? – Ее глаза сверкнули. – К мамочке? Как еетам – к Бюль-Бюль Мусатовне? Иди, иди. И заодно передай привет от ее подружкиФаины Павловны Малютиной – помнишь такую?

Рашид подозрительно уставился на нее. Откуда Алёна знает имяего матери? При чем тут Малютина, почему она – материна подружка? Чепуха какая!Сколько проклятий призвала мать на ее голову, узнав о смерти Нади! Подружка,ну, скажет тоже эта тварь!

Но почему она так ведет себя? Почему не дрожит, не трясется,не молит о пощаде, не оправдывается? Она что, не понимает: Рашид не можетударить ножом человека, который смотрит прямо в его глаза, не кричит, не машетруками, от которого не исходит никакой угрозы или страха, а только… только глубокаяпечаль.

У него закипело в груди. Почему она не боится? Почемусмотрит так, будто ей жаль его? Себя, себя жалеть надо!

– Послушай меня, – сказала Алёна. – Можешь ты меняспокойно выслушать, а потом хвататься за нож? Или уже совершенно спятил? Хотя…Я тебя понимаю. Я понимаю, как ты любил Надю.

Рашид дернулся, будто его током ударило.

– Не надо! – простонал с угрозой. – Не надо, неговори о ней, а то…

– А то что? – с вызовом спросила Алёна. – А то –зарэжэшь? Ну, тогда в этой истории будут две невинные жертвы, убийцыпо-прежнему останутся безнаказанными и будут торжествовать победу, а ты, дурак,так и не узнаешь правды.

Она говорила слишком быстро, у Рашида заломило в висках. Этапроклятущая боль всегда обессиливала его, делала глупым.

– Что ты говоришь?

– Я не убивала Надю! Ну сам посуди: зачем, за что? Она мненравилась, очень нравилась, она думала о тебе, и у нее так светилось лицо… Язнала, что моей вины в ее смерти нет, но до последней минуты думала: а вдругмоя ошибка, моя недосмотр?..

– Ага! – с хищным выражением лица воскликнул Рашид,подавшись вперед.

– Никакое не ага! – махнула на него рукой Алёна. –Сегодня я совершенно точно узнала, что ни в чем не виновата. Точно узнала!

– Это как же? – ухмыльнулся Рашид, до которого наконецдошло, что эта тварь просто заговаривает ему зубы. – Что, настоящий убийцапризнался?

– Да.

– Да?! Смеешься, канэшна?

Он даже отпрянул, выражение такого отвращения вдругпоявилось на лице Алёны. А что он сказал? Канэшна, нормальное слово, все такговорят.

– Да, признался. Вернее, признались, потому что их былодвое. Я слышала их разговор. Теперь слушай: это женщины. Одна из них ФаинаПавловна Малютина, та самая, на которую ты позавчера напал. Жаль, что у тебядрогнула рука… А другая говорила: «Канэшна, да-ра– гая…»