Вознесение - Джон Уинтерборн

из орудия. Пандора ничего не могла с этим сделать, и оставались считанные секунды до того, как они столкнуться с землей. Навряд ли Фауст убьет их, но… лучше бы он сделал именно это.

Когда они столкнулись с землей, произошел мощный магический взрыв, похожий на тот, что произошел в Тернии из-за подрыва магической пыли. Странно, но Пандора не почувствовала боли при столкновении, даже несмотря на то, что земля за ее спиной в буквальном смысле треснула, разорвалась, исчезнув в осколках этой реальности.

Земляная трещина ушла на многие метры вперед, и речь шла даже не о сотнях, а о тысячах. Руины небесного города оказались уничтожены в считанные секунды, а сама реальность на их территории треснула, заполняя мир неестественными, кошмарными цветами, появление которых было спровоцировано силами Фауста. Яркие оттенки красного заполонили мир, оставаясь своим видом как бельмо на глазу, как рана на теле всего мира.

Но это было никакое не бельмо, не ошибка человеческого восприятия, — мир и впрямь соприкоснулся с тем, что Фауст называет Астралом. Никаких жертвоприношений, никаких магических кругов… столкнувшись с землей, Фауст разорвал пелену между реальным миром и Астралом, так, словно это изначально было пустяковой задачей для него.

Пандора даже не заметила, как Фауст ушел, оставив ее на земле. Она лишь наблюдала за тем, как мир вокруг нее рассыпается, смешивается с чем-то странным, с чем-то, что не позволит ему оставаться нормальным.

Найдя в себе сил приподняться, она увидела, что Фауст стоял неподалеку от нее, наблюдая за тем, что он только что натворил.

— Наслаждайся своим пребыванием в Астрале, Пандора Вечная, — сказал Фауст, глядя на нее через плечо.

Глава 45

Повидать мир, расширить свой кругозор так, чтобы составить мнение, способное посоревноваться с рукописью известных мировых путешественников, — это желание никуда не делось из сознания Андромеды… но сейчас, в мгновения, когда ее жизнь могла оборваться, оно отходило куда-то на второй план. И все же, медленно шагая вперед, придерживаясь за рану, она не могла не обратить внимание на то, каким было странным, неестественным то место, где она оказалась: она шла вдоль снега, мороза, что окутывал ее с каждой секундой все больше, и все же зимы вокруг не предвиделось, словно для нее таким образом высекли дорогу, путь, по которому она должна пройти до самого конца, чтобы увидеть желаемое. Увидеть ее цель.

Высокие, черные деревья без листвы устремлялись ввысь, к самому небу, в котором, посреди облаков, застыла яркая луна, настолько яркая, что даже эти самые облака не были для нее помехой. Свет, который она отражала, пробивал все насквозь, до самой земли. Так красиво, но так нереалистично. Она перестала быть уверенной в том, что окружающий мир не является иллюзией.

Сейчас, Андромеда не знала, с какой перспективы она должна смотреть на мир, чтобы увидеть истину. Она не знала, что ей нужно сделать, чтобы получить ответ. Не знала, правильно ли она поступила, буквально изничтожив свою силу, или же она допустила ошибку. Она лишь шла вперед, посреди столпов лунного света, отражающихся от снега и пустых деревьев… деревьев, таких одиноких, таких опустошенных, как и она сама в этот момент. Она показала себе самоотверженность мгновениями ранее, но эти чувства быстро исчезли, заменяясь пугающим одиночеством.

Сказать по правде, она даже перестала переживать о Фаусте… о том, где он сейчас. Эта мысль не только отвращала ее, но и пугала… и все же, это была честная правда. После всего, навряд ли у нее будет возможность увидеться с ним, так какая разница? Что бы она сейчас ни делала, все это, скорее всего, приведет ее одному закономерному результату: к скорейшей смерти.

Словно во сне, она продолжала идти вперед, сама не понимая, что хочет найти. Но Андромеда знала, что где-то рядом есть нечто, что должно послужить поршнем, рычагом, который подскажет ей, что делать дальше: направит на путь, по которому она пойдет дальше, ведь так, как сейчас… так продолжаться уже не могло.

Быть может, она находится в чертогах собственного разума, а, быть может, в странной, незнакомой реальности. В месте, где она никогда не была, и где она в самом деле не должна быть сейчас.

Ее короткое странствие завершилось на моменте, когда она нашла дерево, поваленное на землю. Но не само дерево заинтересовало ее, а некто, кто сидел на нем… Винтер. Он выглядел совершенно невозмутимо, в каком-то смысле подобно… кукле, манекену, что не способен испытывать какие-либо эмоции; не способен совершать хоть какие-то человеческие движения.

Морозная дорога обрывалась как раз там, где сидел Винтер, и даже больше: она видела, как воздух рядом с ним замерзает, но дальше него мороз не проходил. Он оставался ровно там, где находился Винтер, и ни метром дальше. Он был источником этой природной аномалии, и ничего не случится, пока он не двинется… пока он не решится сделать хоть что-нибудь. Точно так же, как ничего не случится, если Андромеда не решится подойти ближе.

Зашагав вперед, Андромеда все же присела рядом, но Винтер даже не повернулся. Лишь спустя мгновения, когда Андромеда уже села, он кивнул головой, давая ей понять, что он все еще находится в сознании, и знает, что он теперь здесь не один. Он смотрел вдаль, в противоположную сторону дороги, по которой она шла, — туда, куда его мороз еще не смог дотянуться. Впереди не было столпов света, не было снега, не было крови, оставленной на земле… только бесчисленные, оголенные деревья, похожие на лесное пепелище. И тьма.

Пустота.

— Иногда я спрашиваю у самого себя, является ли этот мир реальным. Или же все, что случилось после Катаклизма, является лишь пародией на то, что мы все называли «миром».

Андромеда ничего не ответила, ожидая того, что Винтер скажет дальше.

— Прежде, чем ты пришла на мои занятия в столице, мне сообщили, что у тебя большой потенциал, как у ученика. Но спустя время, сказать по правде, я не увидел в тебе ничего особенного. Иметь предрасположенность к чему-либо, обладать редкой силой… спустя сотни лет, ничего из этого тебя уже не удивляет. Ты не была особенной, Андромеда Харт.

Слова Винтера не содержали в себе злости, да и в целом они уже не могли задеть Андромеду. У нее были куда более насущные проблемы, нежели одобрение ее бывшего преподавателя. И все же, даже так, самую легкую, небольшую обиду, она все же ощутила, хоть и знала, что зря.

— Какое разочарование… — выдавив из себя улыбку, сказала Андромеда, сведя