Стеклянные дома - Луиз Пенни

– Я заперла дверь. Единственный вход в церковь, – пояснила Рейн-Мари.

– И как же вы объясняете этот случай?

– В тот момент я никак не мог объяснить. Но позднее в тот же день у меня состоялся разговор с одним другом. И из этого разговора я узнал о криминальном прошлом кладовки. Во времена «сухого закона» ее использовали бутлегеры.

Теперь кивали оба – прокурор и судья. Эта глава квебекской истории была широко известна, и многие богатые семьи хотели, чтобы о ней забыли.

– Тогда-то и начало приходить понимание, – сказал Гамаш. – Бутлегеры никогда бы не стали заносить контрабандные напитки через главную дверь церкви. Я понял, что нужно искать другую дверь. Потайную. В кладовке.

– Вот так и появилось вновь орудие убийства, – сказала судья. – Убийца использовала потайную дверь, но откуда она вообще узнала про нее?

– Жаклин последовала за Антоном в дом Руиса, – пояснил Бовуар. – Устроилась там на работу, чтобы быть рядом с ним, наблюдать за ним. А когда Руис уехал в Испанию, она последовала за Антоном в Три Сосны. Она внимательно наблюдала за ним и как-то вечером увидела, как он вошел в церковь через потайную дверь.

– А он-то про нее как узнал?

– Антон вырос в доме, где рассказывали старые истории о войнах за территорию, подпольных барах, бутлегерстве, – сказал Гамаш. – Истории о том, как переправляли алкоголь через границу. Как они это делали. Где. Его отец, его дядя, лучший друг дяди – все они считали это частью своей жизни, своей истории, мифологией, не относящейся к делу. Антона от остальной семьи, от остального руководства картелей отличало то, что он не отказывался ни от чего. Если что-то принадлежало истории, оно от этого не становилось бесполезным. Он учитывал все. Некоторые сведения он отбрасывал, некоторые держал в памяти для использования в будущем. Для некоторых менял назначение. Для других рассказы о временах «сухого закона» были способом коротать долгие зимние вечера. Для Антона они стали откровением.

– Он делал свою домашнюю работу, – сказал Бовуар. – И обнаружил, где располагались все перевалочные пункты, все потайные комнаты и тропы, которыми пользовались бутлегеры. Он пользовался всеми, но своим главным перевалочным пунктом он выбрал укромную комнату в укромной деревеньке.

– Место было выбрано идеально, – сказал Гамаш.

– Значит, вы выяснили, как бита, орудие убийства, попала внутрь, а потом было вынесено или как оно было вынесено, а потом попало внутрь, – сказала судья Корриво. – Но как вы узнали об использовании кладовки наркоконтрабандистами в качестве перевалочного пункта?

– Петли, – ответил Бовуар. – Они были смазаны. И довольно давно. Кладовка, дверь использовались задолго до появления кобрадора.

– А когда мы задавали вопрос, никто из друзей не признался в том, что пользовался потайной дверью. Они даже не знали про нее, – сказал Гамаш. – Значит, петли смазывались для другой цели. Я, конечно, понял это не сразу, но стал думать: может быть, контрабандисты вернулись. Нас уже некоторое время тревожил вопрос: каким образом наркотики переправляются через границу? Мы знали о традиционных маршрутах, но объемы перевозок были гораздо больше, чем мы могли объяснить.

– Постойте, – сказал прокурор. – Ваши слова по-прежнему указывают на Антона как на убийцу. Как вы поняли, что убийца – Жаклин?

– Если бы Антон Баучер захотел убить кого-нибудь, вы думаете, он стал бы делать это сам? – спросил Бовуар. – Но даже если бы это был он, неужели он бы запаниковал и сначала унес, а потом вернул орудие убийства? Почему просто не сжечь его? И вот тут к нам пришла Жаклин и рассказала о кобрадоре.

Жан Ги помнил холодную ноябрьскую ночь, когда Гамаш и Лакост с собаками спешно вернулись в дом, а он закончил говорить по телефону с Мирной и Рут.

Обе признали, да, им известно про маленькую комнату. Рут сказала об этом Мирне, а Мирна, поразмыслив, вспомнила, что говорила об этом Леа. Но о двери, насколько он смог это установить осторожными косвенными вопросами, ни одна из них, казалось, не знала.

– Она не призналась в убийстве Кэти Эванс, – сказал Гамаш. – Ее признания касались кобрадора. Однако нас продолжала беспокоить бита. Я понимал, что единственная цель возвращения биты на место после убийства мадам Эванс состояла в том, чтобы указать на убийцу. Но конечно, не на настоящего.

– Она хотела, чтобы в убийстве обвинили Антона Баучера, – догадался Залмановиц.

– Oui. Таков с самого начала и был план Жаклин. Все опять очень просто. Убить Кэти и свалить вину на Антона. Эти два человека, как считала она, виновны в гибели ее брата. Совесть должна была взыскать не один долг. Эдуард прыгнул вниз, когда потерял разум от наркотиков, проданных ему Антоном. Но причиной его нервного срыва стал разрыв с Кэти. Кэти разбила его сердце, а наркотики затмили разум. Он, судя по всем дошедшим до нас сведениям, был чувствительным молодым человеком, чья любовь оказалась слишком сильна. Кэти Эванс не отвечала Эдуарду взаимностью, вот в чем состояла вина этой мягкой, доброй женщины.

– Эдуард всем делился с сестрой, – сказал Бовуар. – Он пребывал в ярости. Говорил о Кэти как о жестокой. Бессердечной. Он, конечно, не имел этого в виду. Он сошел с ума от ревности, а наркотик лишил его способности мыслить. Я знаю, на что способны два эти чувства. Как они настраивают человека против тех, кто заботится о нем больше других.

– И вот, вбив эти черные мысли в голову сестры, он покончил с собой, – сказал Гамаш. – И Жаклин с тех пор возненавидела Кэти. Ни Кэти, ни наркодилер не заплатили за смерть ее брата. И она поклялась отомстить.

Барри Залмановиц кивал. Если другие не могли понять эту манию, то он столкнулся с подобной бедой лицом к лицу. Если бы его дочь умерла, он бы всю жизнь посвятил свершению правосудия. Какую бы форму оно ни приняло.

* * *

Премьер-министр Квебека выслушал объяснения без комментариев, без вопросов.

Потом обратился к судье Корриво:

– И что из этого вы знали?

Время пришло. Взяться за руки с Гамашем и пересечь мост у Сельмы.[54]

Стоять перед домом и не впускать тех, кто будет депортировать, вешать, избивать и куражиться.

Стук в дверь. Евреи на чердаке.

Пришел ее черед, ее час. Дать бой.

– Я ничего не знала, – услышала она свой голос.

Рядом с ней в кабинете премьера молча сидел Гамаш.

– Значит, инициатива целиком принадлежала вам, Арман? – спросил премьер.

– Oui.