Последний трюк - Себастьян де Кастелл

– Тебе лучше убрать руку, дружище, – говорит он. – Полагаю, она нужна тебе для того, чтобы тянуть канаты и всякое такое.

Моряк игнорирует предупреждение, показывая на небольшие волны.

– У гитабрийских моряков есть старая традиция – если мы теряемся в море, мы кричим с носа корабля, орём во всё горло, чтобы морские Боги послали нам то, чего мы больше всего желаем.

– Ты имеешь в виду – побольше выпивки?

Моряк улыбается.

– Обычно речь идёт о женщинах.

Он ловит взгляд Келлена и говорит:

– А, так вот что тебя беспокоит, парень? Возлюбленная, которую ты оставил?

– Скорее, та, которая оставила меня.

Моряк бросает на него неодобрительный взгляд.

– Жалость к себе – скверное чувство, мой друг. Остаётся надеяться, что когда ты в следующий раз её найдёшь, ты избавишься от этого чувства.

Не успевает Келлен ответить, как моряк снова хлопает его по спине.

– А теперь назови нам имя этой женщины. Прокричи его в небо так громко, как шумит сам штормовой океан, и посмотри, что ответят морские Боги.

– Я не собираюсь…

– Просто сделай это, маленький плаксивый болван, не то я, чего доброго, спихну тебя за борт.

Когда Келлен заказывал билет на корабль, старик на причале предупредил его, что каждый сухопутный житель должен заплатить дважды: первый раз – за билет, второй раз – за то, что не знает корабельных правил. За билет ты платишь деньгами, за невежество – унижением.

«Лучше не сопротивляйся, – пояснил старик. – Моряки развлекаются достаточно добродушно, но если ты уклоняешься от их шуток, игры могут закончиться скверно».

– Отлично, – в конце концов говорит Келлен.

Без сомнения, полдюжины других матросов ждут, когда нужно выскочить и проделать с ним какую-нибудь неприятно остроумную шуточку, как только он выполнит странный маленький ритуал.

– Тогда давай, – настаивает моряк. – Попроси того, чего ты больше всего желаешь.

С глубоким вздохом, стараясь говорить так громко, чтобы не разбудить свободных от вахты матросов, Келлен кричит:

– Нифения!

– Вот! – говорит матрос. – Чувствуешь себя лучше, правда?

– Мне так неловко, – отвечает Келлен, но, по правде говоря, есть едва уловимое ощущение катарсиса в том, что он озвучивает свои мысли о ней.

– Ещё разок, – просит моряк.

На сей раз Келлен не колеблется.

– Нифения!

– Ещё раз, ибо морские Боги троицу любят.

Келлен хватается за перила, запрокидывает голову и кричит:

– НИФЕНИЯ!

Разумеется, ничего не происходит. Морских Богов не существует, а если бы они и существовали, то не занимались бы исполнением желаний сухопутных крыс во время их первого морского путешествия.

Келлен поворачивается и прислоняется спиной к перилам для устойчивости, суя руку в карман, где лежат стальные метательные карты.

– Давай-ка займёмся остальным, а? – говорит он матросу.

Дородный мужчина пожимает плечами, длинная борода подпрыгивает у него на груди.

– Как тебе угодно.

Келлен следит за руками этого человека, которые, как он полагал, вполне могут его схватить, а также за тёмной палубой за плечом моряка – на случай, если сюда побегут другие. Вот почему он оказывается совершенно не готов к настоящему нападению, когда оно происходит.

Матрос целует его.

– Тьфу. Снова это, – стонет Рейчис.

Большое волосатое лицо мужчины прижимается к лицу Келлена, руки обхватывают его за талию, чтобы удержать.

«Ладно, никто не предупреждал меня о данной морской традиции».

Но что-то здесь не так. Вместо щетины у рта и подбородка губы Келлена ощущают только гладкость мягкой ткани. Шёлка.

Внезапно моряк отстраняется с выражением лёгкого разочарования на лице.

– Получилось не очень хорошо. Неудивительно, что она тебя бросила.

Но Келлен, хотя временами бывает тугодумом, остаётся аргоси, учеником самой Фериус Перфекс. А даже если бы он им не был, он всё ещё помнит, как другой незнакомец поцеловал его в пустыне.

– Вот что меня удивляет, – говорит он наконец, – что кто-то оказался настолько жестоким, чтобы заставить свою гиену прятаться под палубой три дня и три ночи только для того, чтобы сыграть паршивую шутку с бедным, убитым горем метким магом.

– Подождите… что? – говорит Рейчис.

Звук лап, топающих по палубе, – и появляется неряшливая гиена, которая подпрыгивает, чтобы положить передние лапы на перила (морда оказывается в нескольких дюймах от морды Рейчиса), и говорит, в точности изображая слова, давным-давно сказанные белкокотом:

– Демон!

Моряк со смехом протягивает руку и тянет себя за левую сторону лица.

Сперва кажется, будто он срывает с себя кожу, но, едва отлепившись, кожа превращается в широкие полосы красного шёлка. Снова и снова матрос разматывает шёлк, пока ткань не ложится небольшой кучкой у его ног, и теперь он – она.

– Нифения? – спрашивает Келлен, всё ещё слишком взвинченный, чтобы действительно в такое поверить.

Она улыбается ему свирепой, дикой улыбкой амулетчицы.

– Я же говорила, что морские Боги отвечают на все молитвы.

Она снова его целует, и на этот раз его губы касаются её губ, и, когда они стоят рядом на мягко покачивающейся палубе, обнявшись, погружаясь вместе в поцелуй, который будет длиться очень долго, всё это время игнорируя беглые комментарии крайне бесполезного белкокота и тявканье очень весёлой гиены, Келлен неожиданно понимает, что верит в благосклонность моря…

…Может быть.

А может, всё происходит по-другому. Может, он плывёт через океан, ища её, а в результате она спасает его от пиратов, или (что более вероятно, если прошлое – это пролог) они должны спасти друг друга.

Но я не знаю наверняка, потому что сейчас эта история, этот поцелуй, принадлежит вам так же, как и мне. Поэтому давайте в тот момент, когда перевернётся последняя страница, позволим воображению каждого взять верх, а не искать единственного, окончательного ответа на все наши вопросы. Ведь единственное, что я знаю наверняка – когда Келлен в следующий раз увидит Нифению, он будет смотреть на неё с удивлением, как часто смотрел в последнее время, поражаясь тому, насколько она отличается от застенчивой, скромной девочки, какой она казалась в их детстве. А потом будет напоминать себе, что его собственная история не закончена, и, при всех его недостатках, при всех его неудачах, как реальных, так и воображаемых, он может гораздо больше, чем позволяет его воспитание.