Черный ферзь - Михаил Савеличев

А Ферц, сев на койке и отбросив в сторону простыню, мрачно кивнул теперь уже Сердолику:

– И за бессловесную скотину ответишь!

Сердолик смотрел на зататуированное лицо Ферца, делавшее его похожим на Чеширского кота, которому вдруг крупно повезло провести всю свою жизнь не на дереве, вводя нетающей улыбкой в заблуждение наивных девочек, а на фок-рее пиратского корабля самого Барона Субботы, где зловещая ухмылка животного служила прекрасным дополнением к развешанным по мачтам трупам, в том числе и наивных девочек. Впрочем, вопрос о том, насколько можно оставаться наивным, ощущая как грубая пенька затягивается на горле, предоставлял, до поры до времени, широкое поле для домыслов.

Корнеолу вдруг показалось – это он сам, не к месту и не ко времени пробудившись от полуденной дремы, увязался за торопливым кроликом и попал в жуткий мир Страны Чудес, где каждый скрывает собственную суть под вычурной маской, и только он, Сердолик, отчаянно пытается выжить здесь, сохраняя столь дорогое ему лицо.

– Что тебе нужно, Ферц? – спросил Вандерер.

– Зажигатель, – ответил Ферц, и Сердолик нисколько не удивился столь странному желанию имперского офицера, продолжавшего скалить зубы в зловещей ухмылке. Более того, нечто подобное Корнеол и ожидал, ведь провалившись в кроличью нору заведомо оказываешься с мире сумасшествия, и если уж о чем и остается толковать, то лишь о формах подобной деменции и (очень и очень осторожно!) о медикаментозном облегчении симптоматики.

– Какого дьявола, умгекеркехертфлакш?! Зачем он тебе?! – воскликнул Вандерер, искренне изобразив удивление, за которым попытался скрыть страх.

Страх смердел. Так и следует вести себя высшему функционеру поганых тайных служб. Смердеть и портить воздух.

Неожиданно для самого себя Сердолик почувствовал неудержимый приступ хохота. Он закрыл глаза, его плечи затряслись. Наверняка со стороны это похоже на рыдания, рыдания по утраченной сказке о мальчике, который ужасно страшился чудовища, смотрящего на него из зеркала, пока кто-то ему не сказал, что он сам и есть это чудище из зазеркалья… Подобная мысль еще больше рассмешила его. А ведь так оно и есть! Так оно и есть!

– Корнеол! – вскрикнула бывшая жена, но он уже был в порядке, в полном порядке. Если бы не смех. Не дурацкий, раздирающий грудь и глотку смех:

– Это какое-то зазеркалье… чокнутое чаептие… страна чудес… задверье… стояли звери за дверью…

– Корнеол! – бывшая жена с ужасом смотрела на него.

Внезапная, негаданная жалость переполнила его.

Несчастная, одинокая баба. Не женщина, а именно баба, вдруг представшая перед ним без всяческой мишуры нового прекрасного мира, где человек звучит гордо, где каждому даны три ингредиента счастья и подробная алхимическая инструкция Высшей Теории Прививания, указующая как приготовить из них нечто удобоваримое.

Баба, чье изначальное существование опытом миллионов лет эволюции отлилось в чеканную формулировку “Kinder, Kirche, Küche”, в полуденный час обнаружила, что воспитанием Kinder занимается не она, а блестяще подготовленные профессионалы, обученные тому, как любить ребенка и как споспешествовать их талантам, Küche заменена Линией Доставки и любые попытки приготовить нечто съедобное из сырых продуктов чредой малоаппетитных операций признается если не преступлением против человечности (в широком смысле слова), то уж точно – эксцентричностью, малоприемлемой для мирного обще-жития. Kirche же вообще относилась к мрачным векам средневековья, мракобесия и аутодафе. Хотя некоторые конгрегации еще практиковали (с молчаливого согласия бдительной общественности) некие изощренные интеллектуальные практики, морщась вкушая кислые плоды на парочке подсыхающих ветвей авараамизма, христианство, как религия грешников, однозначно признавалось вредным для человеческого счастья и его же пищеварения.

– Всем нужен зажигатель, – вытирая слезы то ли смеха, то ли жалости сказал Сердолик. – Всем не терпится посмотреть как человек воспитанный превращается в автомат давно сгинувшей сверхцивилизации… Вот только никому не приходит в голову, что он не желает превращаться в какой-то там автомат! Вам это не приходит в голову?! – Приступ злости почти перехватил дыхание и стремясь ускользнуть от мучительной асфиксии Корнеол бешено заорал:

– Вам не приходит такая мысль в вашу дурацкую башку?! Вам всем?!

– Успокойтесь, – сказал Вандерер. – Нам надо успокоиться. Мы будем как слоны… огромные, толстокожие слоны… – Оторвав буравящий взгляд от Сердолика, он повернулся к Ферцу. – Слушайте… Ферц, зачем вам зажигатель? На кой дьявол, кехертфлакш, имперскому офицеру эта штука? Вы хоть представляете, что это такое?!

На что Ферц высокомерно, как и полагается имперскому офицеру, попавшему в стан врагов, но превосходством духа быстро перехватившему инициативу, заявил:

– Здесь нечего обсуждать. Вы не понимаете в какой ситуации оказались. Одно мое слово, и зажигатель все равно будет у меня. Только вы окажетесь трупами. Конги!

– Так точно, господин офицер! – лязгнул послушный Конги.

– Поразительное великодушие для имперского офицера, – сказал Сердолик. – Вандерер, вам еще есть, чему у них поучиться.

Однако Вандерер никак не отреагировал на колкость. Он оценивающе смотрел на Ферца, слегка двигая пальцами, как будто что-то нащелкивая на невидимой консоли. Насколько мог судить Сердолик, никаких шансов у Вандерера против Ферца не имелось. Пр-р-роклятая старость! Ситуация развивалась в русле силовых решений, никакие убеждения здесь не действовали и не могли действовать, поскольку ни одна из сторон не намеревалась идти на компромисс.

– Ферц, вам зажигатель не пригодится, – сказал Вандерер. – Это даже не оружие! Ферц, поверьте, мы сами толком ничего о нем не знаем, – в голосе Вандерера зазвучали просительные нотки. – К тому же зажигатель может сработать только с одним человеком, с ним…

– Не только, – осклабился Ферц. – У меня имеется собственный кандидат. Вы же боитесь этой штуки! Я даже здесь чую ваш страх, – Ферц как-то по-волчьи повел головой, как будто и впрямь принюхиваясь к кровавому следу загнанной жертвы. – Липкая и гадкая вонь… Вам не место в Дансельрехе. Убирайтесь отсюда. Убирайтесь к материковым выродкам! В толщу мира, где вы и возились как черви, пока не выползли на мировой свет!

– О ком ты говоришь? Какой еще кандидат? Ферц, послушай, что говорит Вандерер. Он мастер лгать, но сейчас говорит правду. Отпусти ее и убирайся на все четыре стороны. Можешь даже Конги с собой забрать, только ее не трогай! – Корнеол умоляюще сложил руки.

– Как же ты глуп… – прошептала бывшая жена.

– Не делайте глупостей, Сердолик! – крикнул Вандерер. – Это провокация!

Ферц устал. Невероятно, но после каждой сотни шагов он ощущал себя пропущенным сквозь пыточную машину. Ноги начинали дрожать уже на первом десятке, дрожь быстро поднималась от ступней до бедер, заставляя идти еще медленнее, хватаясь за выступы железных стен. На двадцатом шаге дрожь пробиралась в живот, превращая его содержимое в студень, который колыхался и булькал.