Последняя битва императоров. Параллельная история Первой мировой - Валерий Шамбаров

В Бельгии и Северной Франции оккупация уже длилась больше года, вошла в «упорядоченное» русло. Прежних повальных расправ над заложниками больше не было. Но и здесь грабили, а военные трибуналы не простаивали. Приговоры выносили быстро, и расстрелы гремели регулярно. Германское командование заботилось и об отдыхе подчиненных. Вскоре после взятия Варшавы последовало указание, чтобы возобновили работу здешние публичные дома, считавшиеся весьма фешенебельными. Это был не университет, это для «цивилизаторской работы» признали нужным. Но штатных «заведений» оказывалось недостаточно. Немецкие дивизии периодически отводили на отдых во французские и польские города, и они сами города превращали в большие бордели.

Вот тут уж жителям оставалось только прятаться. Пьяная солдатня разбредалась повсюду, буянила, колотила окна и витрины. Прохожих избивали, могли и штыком пырнуть. С женщин прямо на улицах срывали одежду, заставляли танцевать нагишом, подминали целой гурьбой. Даже отсидеться в домах удавалось не всем. Солдаты вламывались в квартиры, требовали выпивку, выгоняли мужчин и начинали забаву с их родственницами. Жаловаться не рисковали, самих же обвинят в антигерманских настроениях. Начальник французской разведки Нюдан, демонстрируя генералу Ингатьеву донесения об этих оргиях, констатировал: «Без пьянства и разврата немцы не могут воевать».

Австрийцы вошли на российскую землю только на Волыни. Едва они утвердились в Луцке, в красивом городском саду саперы построили целую шеренгу виселиц. Военно-полевой суд тут заседал очень активно, людей хватали не пойми по каким обвинениям или просто как заложников, казни шли постоянно. Бывали дни, когда вешали по 40 человек. На Юго-Западном фронте удалось пробраться к своим нескольким пленным. Рассказали, что их с товарищами пригнали строить укрепления. Они отказывались, тогда их подолгу держали без еды. Если это не помогало, начинали расстреливать небольшими партиями. Убивали не солдаты, а кадеты из военных училищ, будущие офицеры. После расстрела двух-трех групп, видя, как ставят перед винтовками следующих товарищей, пленные обычно не выдерживали, соглашались работать.

Однако австрийцы и с собственными подданными вели себя, как завоеватели. В каждом «освобожденном» селе для острастки вешали по несколько русин. Львовские господа и дамы, восторженно приветствовавшие Николая II, пошли под конвоем в тюрьмы. Тут уж с ними не церемонились, лупили и унижали. Но неожиданно начали хватать и других образованных людей, кто при русских вел себя осторожно и открытых симпатий не показывал… В Галиции австрийские и германские власти затеяли еще один чудовищный эксперимент. Впрочем, не только австрийские и германские, к нему, как и к турецкому «эксперименту» в немалой степени приложили руку круги «мировой закулисы».

Поголовно арестовывали православных священников и всю интеллигенцию, которую сочли «русофильской», то есть, не примыкавшую к националистам. Священников, как правило, казнили на месте, часто вместе с женами и детьми. История не сохранила даже имен этих мучеников. Кого интересуют простые сельские батюшки, если они пострадали не в «сталинских» репрессиях, а от католиков? А учителей, врачей, служащих, их жен, учащуюся молодежь, отправляли в концлагерь Телергоф. О нем дошло очень мало сведений по одной простой причине — оттуда не возвращались. Газовых камер еще не было, но были голод, холод, болезни, виселицы…

Малочисленная галицийская интеллигенция сгинула там. Православных священников заменили униаты, прежних учителей — «мазепинцы», начали преподавать иную историю, искусственно разработанный язык, смесь украинского и польского. А результаты были сродни геноциду. Большинство людей оставались живы, но уничтожался… целый народ. До 1915 г. население Львовщины и Тернопольщины называло себя русинами, говорило на наречии, близком к русскому, было православным, считало русских «своими». Через пару десятилетий общины русин сохранились лишь в горах. Остальной народ превратился в «западэньцев», ревностных униатов, говорящих на другом языке и ненавидящих «москалей»…

Несмотря на то, что германское и австрийское руководство уже вовсю отчленяли и осваивали российские окраины, в Петроград продолжали засылать предложения о «почетном» мире. Хотя теперь это были обычные провокации — вбить клин между державами Антанты, в самой России подорвать доверие к власти. Министру двора Фредериксу пришло из Берлина письмо от его знакомого Эйленбурга (по почте, пусть заметят). А фрейлину Васильчикову война застала в ее австрийском поместье. Через нее «мирные инициативы» рассылали Родзянко, министрам, членам царской семьи. В декабре отправили в Россию саму Васильчикову. Ей вручили для царя и Сазонова письма от императора Франца Иосифа, от принца Гессенского, брата царицы, передали «приветы» от Вильгельма.

В посланиях призывали «положить конец недоразумению» между Россией и Центральными державами, гарантировали самые легкие условия мира. В нашу страну можно было попасть, не привлекая внимания — через Швецию, Румынию. Нет, Васильчикову демонстративно перевели через фронт с белыми флагами, парламентерами. Пусть видят солдаты, офицеры, пойдут разговоры. Царь реагировал однозначно. Когда Фредерикс показал ему письмо Эйленбурга, он подчеркнул слова о «старой дружбе» и написал на полях «Эта дружба умерла и похоронена». Васильчикову за то, что согласилась взять на себя сомнительную миссию, выслал в поместье под Черниговом. Послания оставил без ответа, чтобы даже отказ нельзя было истолковать как завязку диалога. Но для авторов провокаций это было не важно. Они внедряли слухи, что переговоры о сепаратном мире ведутся…

В Османской империи вслед за восточными губерниями геноцид христиан перенесся в другие области. В июле план иттихадистов был введен в центральной Турции и Сирии, в августе-сентябре — в Западной Анатолии. Снова не обошлось без осложнений. 13 июля объявили о депортации в Суэдии на берегу Средиземного моря. 4300 армян не подчинились, ушли на гору Муса-даг. У них набралось 600 боеспособных мужчин, 150 винтовок и охотничьи ружья. Прибыли воинские подразделения, пробовали атаковать, но на обрывистых кручах потеряли 200 солдат. Решили взять армян измором. Они продержались 7 недель, у них кончилась еда, люди болели, стали умирать. Но 12 сентября в здешние воды случайно зашел французский крейсер «Гишен». С Муса-дага подали сигнал, отправили вплавь гонцов. Крейсер вызвал эскадру, и она вывезла 4058 человек.

Хотя в целом истребление в центральных и западных областях шло легче, чем в восточных. Тут христиане не составляли большинства населения, жили в городах или вкраплениями среди турецких деревень. С побережья Черного моря отправлять их куда-то в Сирию было далеко, уничтожали на месте. Войск здесь почти не было, орудовали банды милиции. В Самсуне, Орду, Гиресуне, они обходили дома, тащили людей топить, резали. Особенно страшная смерть доставалась женщинам, извращения мешали с истязаниями. Некоторые армяне сами убивали своих жен, сестер, матерей, дочерей, чтобы избавить их от такой участи.

В глубинных районах Малой Азии тоже не было депортаций. Американское генконсульство в Ангоре (Анкаре) докладывало, что поначалу забирали мужчин, уводили за 40 км, и в ущелье их ждала толпа убийц с дубинами, топорами, косами и даже пилами. Остальных армян так далеко гонять не стали. Мобилизовали возчиков с телегами, загружали по несколько семей и непрерывно подвозили жертвы к окраинам. Сразу за городом встречали палачи. Стариков приканчивали быстро, детей мучили ради потехи. Женщин и здесь убивали с особой жестокостью. Они попадали в лапы насильников, а потом их принимались пластать и потрошить. Картины были такие, что несколько турецких возчиков от этих кошмаров заболели, двое умерли.