В тихом омуте - Виктория Платова

Все было так стройно, так понятно, и вот теперь я водночасье превратилась из охотника в дичь – стоило только этому треклятомуфээсбэшнику – а сейчас я уже не сомневалась в этом – выйти из подъездаТуманова. Не хочу, не хочу об этом думать… Не хочу. О чем-нибудь менее опасном– о портрете, который пишет Серьга, осталось всего два сеанса; о глиняной мискес бандеркльяс, о возможной карьере на телевидении, о том, что официант-торероРодик немного картавит, – но только не об этом.

…Измотанная внезапными и такими реальными подозрениями, ядобралась до дома, расплатилась с шофером мятым шариком денег, завалившимся заподкладку, – и заснула тяжелым сном, даже не сняв платья.

Мне снился Олег Васильевич, следивший за мной из-за угла: вруках у него был зажат пистолет, которым я убила Сирина, я физически ощущалатяжесть вороненой стели. И Володька, рисующий что-то куском угля нарасстеленных на полу листах. Даже во сне я боялась взглянуть на рисунки.

Ладно, пусть так.

Негромкий отрывочный сон, как ни странно, восстановил моисилы, и я проснулась с отчаянной решимостью выяснить все у самого ОлегаВасильевича, затянуть его на чашку кофе – пусть кофейная гуща сама скажет, чтоже я видела прошлой ночью на самом деле. Глупо прятаться по углам – нужно пойтинапролом. В конечном итоге он многим обязан Греку, а Грек многим обязан мне…

Страстно желая, чтобы Олег исчез из моей жизни навсегда, авсе связанное с ним оказалось бы дурным сном, я набрала его номер телефона.

Долгие гудки. Никого нет дома.

Самое время выглянуть на улицу – не стоит ли под окнами егопотасканная “Шкода”, замаскированная еловыми ветками.

Но машины не было.

Затем я позвонила Володьке – без задней мысли, в рамкахнаших вчерашних поспешных договоренностей. Но и здесь меня ждало разочарование– длинные гудки.

Насчет Туманова я не переживала – он должен был заехать замной в час. В два нас ждали на телевидении, а учитывая московские пробки, такойзапас времени был минимальным.

Когда он не приехал ни в десять, ни в пятнадцать минут – ясерьезно забеспокоилась: при всей своей вызывающей богемности Володька никогдане опаздывал на деловые встречи – это было его стилем. Он как-то сказал, чтосвоей относительно успешной карьерой обязан этому педантичному умению приходитьсекунда в секунду. Чуть раньше – и ты станешь униженным просителем. Чуть позже– ненадежным человеком…Телефон Туманова по-прежнему молчал.

Проклиная все на свете, я взяла машину и благополучнодобралась до офиса этой амбициозной телекомпании вовремя. Меня встретил угрюмыйохранник, тотчас же возникло маленькое недоразумение – ни фамилии, ни должностивчерашнего Володькиного визави я не знала: только довольно тяжеловесное имяЭдуард и усы в качестве визитной карточки.

Наконец после нескольких бесплодных разговоров повнутреннему телефону я вышла на Эдуарда, он спустился ко мне, и мы поболталинекоторое время в маленьком кафе. Мне пришлось занять оборону – Эдуард нелестноотозвался о Володьке и подивился его легкомыслию: сегодня должен быть обговоренпредварительный контракт. Я ничем не могла ему помочь.

Смирившись с тем, что Туманов не приедет, Эдуард рассказалмне несколько дежурных телевизионных историй, церемонно поцеловал руку напрощание, восхитился клубом и выразил готовность встретиться еще – а теперьпростите, дорогуша, дела, дела!..

Я покинула офис, оставаясь в неведении – куда могзапропаститься Володька? Вчерашнее потрясение было очень ощутимым, я сама виделаэто, но и перспективы – собственной перспективы – нельзя терять. Я помнила нашразговор в машине – тогда Володьке казалось, что это самое серьезноепредложение, которое он получил за последнее время. Сейчас он ничего не решал,все решат за него и только после моего вечернего звонка. Такое поразительноелегкомыслие шло вразрез с тем, что я успела узнать о Володьке.

Впрочем, не это сейчас было главным. Телефонный звонок.

Мне нужен был мужик, который поговорит по телефону с теми,кто стоит за Володькой, – а в том, что они обязательно будут страховать его, яне сомневалась. Тот вариант, который казался мне единственным до последней ночи– использовать в качестве наживки Олега Васильевича, – выглядел теперьпроблематичным. Если я решу использовать его – нужно играть в открытую. Дляэтого у меня не было ни времени, ни сил. И этого я не хотела больше всего. Чтоя, в сущности, знала об Олеге? Друг Грека – да, симпатичный парень – да,гадание на кофейной гуще – да. Но слежка за мной?..

Утренний порыв казался мне теперь бессмысленным, япоздравила себя с тем, что не дозвонилась Мари-лову.

Но тем не менее никого другого не было. Серьгу я отмеласразу – его въевшийся во все поры неистребимый марийский акцент, характерныйтембр голоса сразу выдали бы его с головой, тем более что он приятель Володькии хорошо известен Александру Анатольевичу. Официанта Родика, который оказывалмне недвусмысленные знаки внимания, я забраковала по тем же признакам – плюслегкая картавинка, плюс работа, которую он вряд ли согласится потерять, плюстелефон Туманова, который наверняка ему известен…

Никаких других кандидатов у меня не было. Разве чтоподцепить какого-нибудь мужичка на улице, сунуть ему денег и бумажку с текстомо назначении встречи – пара предложений никого не затруднит. Это выгляделопо-дилетантски, но вполне могло сработать. А потом я прослежу за теми, ктоприедет на встречу…

Запутавшись в своих построениях, я малодушно решила, что доуказанного в письме времени еще далеко. А решив – направилась в клуб.Возвращаться домой не хотелось.

Я шла по Садовому кольцу – через Склиф и Дом военной книги.Когда-то там был неплохой букинистический отдел; там я прикупила набор хорошовыполненных солдатиков в подарок Ивану – танковая обслуга вермахта, иВоенно-морской словарь для себя. Куда он делся потом, я не помнила… А если идтии идти, то можно выйти к Курскому вокзалу, откуда уходят поезда в мой роднойгород. В котором меня нет и никогда уже не будет: там живет отец, и лежат внижнем ящике полированного секретера мои немногочисленные детские фотографии ишкольная выпускная, я в полуразвязанных бантах, третья во втором ряду, на фонесирени и чертовых красавиц подруг – и на них другое лицо, другое лицо… Яспросила у случайного прохожего, который час, – до отхода поезда в мой роднойгород, к затянутым ряской лиманам и приземистым домикам из известняка,оставалось чуть больше сорока минут.

Поезд уйдет без меня, без меня он будет уходить и уходитькаждый день…

Когда я приехала в клуб, меня встретила пронзительная тишина– должно быть, она всегда такая, полусонная, как полночная любовница в этовремя суток; но сейчас в ней было что-то настораживающее, как будто ангелыпотрескивают своими стрекозиными крыльями – все проходит, все проходит.

Я не увидела на входе тяжелого матадорского плаща швейцара,а в холле не было охранников, только картины, почему-то потускневшие. Я нашлавсех в большом зале, сидящими за гостевыми столиками; никто не сидел отдельно,все сбились в маленькие группки по несколько человек. Лица у всех былиисполнены значительности и скорбного нетерпения, они мгновенно постарели ирастрескались, как на старых фресках; мужчины стали похожи на женщин, а женщины– на мужчин. Даже обычно глубокий светло-вишневый цвет стен казался тусклым.