Убийство Царской Семьи и членов Романовых на Урале - Михаил Дитерихс

Через пять дней Исаак Голощекин с четырьмя новыми спутниками вернулся в вагон-салон и поехал с ними в Петроград. Ящиков при нем уже не было. В пути были разговоры и о Царской Семье, причем Исаак Голощекин говорил спутникам, что «теперь дело с Царицей улажено», но особенно по этому поводу не распространялся, так что подслушивавшему удалось еще только услыхать, что тело бывшего Царя было сожжено.

Из Петрограда Исаак Голощекин вернулся в Пермь, где Уральский областной совет снова открыл свои действия, а Исаак Голощекин занял в нем опять должность военного комиссара. Но и в дальнейшем Исаак Голощекин продолжал часто ездить в Москву, где он пользовался большим влиянием в партии Бронштейна. В последний раз он выехал из Москвы в Пермь 24 декабря 1918 года, как раз в день потери большевиками этого города.

Известно, что за время его деятельности в Перми имя его было постоянно связано с различными зверствами, учиненными советскими властями в отношении духовенства Пермсsкой епархии. Он причастен к убийству епископа Гермогена, он же фигурировал и в убийстве епископа Андроника. Это был по всему один из деятельнейших агентов партии Бронштейна, имея повсеместно исключительное значение в чрезвычайных следственных комиссиях, не входя, однако, в их официальный состав. Это был один из наиболее ярких и ярых местных революционеров Израиля, определенно работавший на поприще идейно-религиозной борьбы партии Бронштейна.

* * *

Правой рукой Исаака Голощекина как в самом преступлении, так и в сокрытии тел убитых членов Царской Семьи был Янкель Юровский. После совершения преступления он совместно с Исааком Голощекиным поехал в Москву, но что стало с ним дальше, пока установить не удалось[4].

В 1920 году в заграничной печати появились записки и воспоминания одного англичанина, попавшего после оставления Екатеринбурга сибирскими войсками в плен к большевикам и встретившегося там с Янкелем Юровским. По словам англичанина, Янкель Юровский производил впечатление человека если не сумасшедшего, то сильно нервно потрясенного. Он выказывал признаки страдания манией преследования, сильно пал духом, опустился и в общем являлся очень ярким типом человека с нечистой совестью, совершившего преступление и теперь ожидающего ежеминутно расплаты и наказания за содеянное зло.

14 июля 1918 года в день, когда для Янкеля Юровского уже было известно, что через два дня ему предстоит стать палачом окарауливаемых им Августейших узников, он присутствовал на последнем богослужении, совершенном в Ипатьевском доме для Царской Семьи. Служба прошла в исключительно тесном духовном общении между служившим обедницу протоиереем Сторожевым и молившимися членами Августейшей Семьи. Это было именно то редкое, но полное высокой благости настроение, которое невольно охватывает всех присутствующих и заставляет даже неверующих становиться серьезными, устраняя какие-либо наклонности к шутке, насмешке, издевательству или критике.

Когда после окончания службы отец Сторожев вошел в комендантскую комнату для того, чтобы переодеться, он услышал сзади себя сказанное серьезным тоном слова:

«Ну вот, помолились, и от сердца отлегло». Это говорил Янкель Юровский.

Отец Сторожев ему ответил: «Знаете, кто верит в Бога, тот действительно получает в молитве укрепление сил». Тогда Янкель Юровский, продолжая быть серьезным, сказал: «Я никогда не отрицал влияния религии и говорю это совершенно откровенно».

Не слишком ли много Янкель Юровский взял на себя, решившись стать убийцей Помазанника Божия и его Семьи? Соответствовали ли его силы силам идейного последователя Бронштейна, силам богоборца? Не почувствовал ли он уже после совершения преступления, что он перешел ту грань, за которой человек не может не только исповедовать, но даже говорить о какой либо религии Духа? Сознательно ли он вступил на поприще религиозной борьбы или бессознательно, как слишком обыденный и ограниченный еврей, и стал оружием в руках сильного и безжалостного борца за религию лжи Исаака Голощекина?

Если правду писал англичанин, то в бессознательности принятой на себя непосильной миссии и непосильного преступления становится вполне естественным и неизбежным то состояние, в котором нашел Янкеля Юровского иностранный корреспондент.

To не людской суд, то Божий суд начинался над Янкелем Юровским.

* * *

17 июля утром, выспавшись после совершенного ночью злодеяния, Павел Медведев пришел в дом Ипатьева и застал там полную картину открытого, хамского грабежа. В комнатах, где проживала покойная Августейшая Семья, был полный беспорядок. Царские вещи были перерыты, выворочены и разбросаны повсюду. Драгоценные вещи, камни, золото, серебро лежали кучками на столе и диване в комендантской комнате. В этой комнате теперь находились Исаак Голощекин, Янкель Юровский, Никулин и «латыши»; они разбирали драгоценности и укладывали их в царские же чемоданы.

При виде этой картины злоба и зависть закрались в душу Медведева: «ишь грабители, разбойники; все себе забирают». Он нашел на столе какую-то книгу Священного Писания; приподнял ее… под ней лежали 60 рублей кредитными билетами десятирублевого достоинства. Эти деньги он потихоньку взял себе. На полу поднял три серебряных колечка с записями на них каких-то молитв и несколько носовых платков и тоже взял и то и другое себе. Больше ничего сам не брал из Царских вещей, кроме одной пары мужских носков и одной женской рубашки, еще раньше полученных им от Мошкина. Потом Янкель Юровский позволил ему взять маленькую кожаную сумочку Боткина и в ней несколько пустячных вещиц доктора. Все это он передал 18 июля своей жене, приехавшей к нему по его вызову. В этот же день он получил от Янкеля Юровского 8000 рублей для раздачи их семьям охранников в Сысерте, куда он и уехал вместе с женой.

Вернулся Павел Медведев в Екатеринбург 21 июля и в этот день, сняв охрану с дома, распустил ее: кого домой, а кто записался в Красную армию – на вокзал. Сам до 24 июля проболтался и пропьянствовал в городе, а вечером вместе со старым своим приятелем комиссаром Мрачковским уехал в Нижний Тагил. Там комиссар Сысертского завода Алексей Яковлевич Сафонов взял его к себе в помощники по выпечке хлеба для армии, и он находился при нем до октября.

В октябре его послали «на формировку» в Пермь, но Павел Медведев был уже недоволен властями и служить, как другие, в Красной армии он не желал. Он считал себя обиженным, не оцененным. Он причислял себя к сознательным работникам нового режима, не к грабителям, а его, как всякого хулигана, хотели насильно послать в солдаты. У него были большие заручки; он обратился к военному комиссару Исааку Голощекину, и тот помог Медведеву, дав ему какую-то записку в отдел формирования. Там комиссар еврей Гольдберг, сделав какую-то приписку на записке Исаака Голощекина, послал его в определенный вагон на станцию Пермь-2. В вагоне Медведев нашел несколько неизвестных ему лиц; они повели Павла Медведева к Камскому железнодорожному мосту, показали ему приспособления для взрыва моста на случай надобности и приказали ему находиться на правом берегу Камы в особой избушке и охранять приспособления для взрыва моста. Медведев под фамилией Бобылев поселился в этой избушке и жил там вместе со своим помощником рабочим Сысертского завода Петром Васильевичем Алексеевым. Специальной же охраной моста ведал особый комиссар по фамилии Колегов, при котором состояла команда мадьяр.