Подземелья Лубянки - Александр Хинштейн

«Пора снять белые перчатки», – буквально на первом же совещании заявляет Игнатьев. Это значит, что хватит миндальничать и играть в демократию: с врагами нужно и должно бороться их же, враждебными методами – бить, бить и еще раз бить. В помещении внутренней тюрьмы МГБ спешно оборудуют специальное помещение: пыточную. Из сотрудников тюрьмы формируют отдельную команду инквизиторов.

В декабре 51-го Сталин возрождает особое совещание при министре: страшный орган, которому теперь, как и в 37-м, дано право казнить без суда и следствия.

Забытое, казалось бы, ощущение всепоглощающего, липкого страха снова повисает в воздухе.

За годы войны страна хлебнула вольницы. Верилось, что вот теперь, после оглушающей победы, все пойдет по-новому. Но на смену морозному запаху фронтовой свободы пришел скрежет туго закручиваемых гаек.

Уже заклеймены позором «пошляки» Ахматова и Зощенко, «бездари» Прокофьев и Шостакович. Уже занимается «дело врачей». Уже отгремело дело «ленинградское», верстаются в Кремле сценарии заговоров новых, и даже верноподданнейшие Ворошилов и Молотов ждут со дня на день арестов.

Каждый день газеты бичуют презренных космополитов и низкопоклонников. Разоблачают происки заокеанских поджигателей войны. А тем временем советские соколы оттачивают свое мастерство на воздушных просторах Кореи…

Внутри самой Лубянки обстановка не лучше. Под подозрением – чуть ли не каждый. Из пыльных хранилищ извлекаются на свет божий компроматы двадцатилетней давности. Тотальная паранойя накрывает МГБ…

…Таланты гонимы при любой власти. Талант – это обязательно личность, неординарность мысли, внутренняя свобода, а власти нужны серые, покорные массы. Власти диктаторской, замешанной на страхе – тем паче.

За тридцать лет службы в органах Агапкин так и не сумел стать здесь своим. Для большинства он был непонятен, и уже потому неприемлем: не велика наука – палочкой размахивать.

… После войны Борис – старший сын Агапкина, окончив Высшую школу МГБ, пришел служить на Лубянку. Но, видно, отцовские корни проросли слишком глубоко.

И года не прошло, как явился он за советом к Василию Ивановичу:

– Не могу там работать. Каждый день – избиения, пытки. Кто не хочет давать показаний, ставят к стенке и для острастки стреляют поверх голов…

Агапкин отвел глаза. Наверное, в этот момент задумался он о смысле жизни; о том, в какой страшной организации довелось ему очутиться.

– Конечно, сынок, уходи…

… Снова, как и в 37-м, ловит он на себе косые взгляды сослуживцев. В каждом начальственном оклике чудится ему какой-то подвох.

Хотя внешне… Внешне все идет у Агапкина ладно. Сверкают на кителе высшие награды страны: орден Ленина, орден Красного Знамени. Совсем недавно оркестру его присвоили статус Образцового, и подчиняется он теперь не Высшей школе, а непосредственно МГБ.

Правда, звания Заслуженного артиста, к которому представили еще в войну, так ему и не дали. А потом этот – осенний вызов на Лубянку…

… Неулыбчивый майор из военной контрразведки смотрит на него точно на врага. Брови насуплены, фразы отрывисты.

Где, когда познакомились с гражданкой Пентек? Знали ли, что ее отец расстрелян как шпион? Понимали ли, что своими действиями подрываете авторитет офицера государственной безопасности? Задавала ли гражданка Пентек провокационные вопросы и вопросы разведывательного характера?

Он говорит с ним точно с мальчишкой, хотя майор этот годится ему в сыновья. Но это уже у сотрудников центрального аппарата в крови: доведется – они и отца родного подведут под статью.

– Подробно опишите, как все было, – приказывает майор. Агапкин садится перед чистым листом бумаги, и тотчас мысли уносят его далеко-далеко от Лубянки: в самое любимое его место на земле – сад «Эрмитаж»…

Ее отец – Пентек Калман Юзефович, в 1938 г. осужден по статье 58-6 УК РСФСР (контрреволюция – Примеч. авт.) к ВМН (высшая мера наказания – Примеч. авт.)

В 1950 г. в адрес Агапкина от Пентек Г. К. поступило два письма, из которых видно, что она находилась в близких взаимоотношениях, высказывала намерение приехать в Москву, встретиться с ним.

В связи с поступлением вышеуказанных данных в октябре 1950 г. от Агапкина было взято объяснение, в котором он указал, что его встречи с сестрами Пентек были до 1941 г. в саду «Эрмитаж», куда они приходили слушать выступления оркестра. В связи с войной, указывает Агапкин, выступления его оркестра в саду «Эрмитаж» и встречи с сестрами Пентек прекратились.

В 1944 г. оркестр возобновил свои выступления. Сестры Пентек снова стали приходить в сад «Эрмитаж» и возобновились их встречи с Агапкиным.

В 1944 г. перед высылкой из Москвы Пентек Г. К. она позвонила Агапкину и попросила его придти к ней на квартиру, где сообщила о высылке ее семьи из Москвы.

В это посещение, указывает Агапкин, он купил у Пентек несколько заграничных патефонных пластинок и картин, но за отсутствием у него при себе денег он с Пентек не рассчитался, попросил ее после прибытия к месту назначения написать ему письменно до востребования.

В 1945 г. Агапкин получил от Пентек письмо и разновременно по почте послал ей 2 раза по 200 руб. Кроме того, Агапкин через сад «Эрмитаж» получил от Пентек несколько писем, но якобы, не читая их, уничто-жил.

УМГБ Ульяновской области № 2/1/3854 от 30 июня 1951 г. по делу Пентек в отношении Агапкина сообщило, что по данным агента «Славы»: