По ту сторону жизни, по ту сторону света - Виталий Иванович Храмов

Правда, в случае Рола какая-то накладочка вышла. Изувеченный мною мерзотник вылез, как заново рождённый – целёхонький, розовенький, голенький. А Рол остался двурожим. Руки-ноги ему починили, тут вопросов нет. И даже его дефект речевого аппарата полечили. А вот две разные части лица – остались. А гундосит он и присвистывает уже по привычке.

– Пройдусь, – отмахнулся я, – развеюсь.

И пошёл. Туда. Куда глаза глядят!

В сторону центра. Этого безумного города царственной змеи. Василиски. Бывшей столицы Княжества Царственного Ящера. Василиска. Князь Змей как-то не пережил революционных перемен и прихода нового мирового порядка. А вот змеюке этой, жёнушке его, ничего не сталось. Как была при троне, так и осталась, змея подколодная! И князем Змея именуется совсем другой человек. Очередной. Змей. Покусившийся.

Да! Божественно красивая! Тут спорить глупо. Красивая божественно, обворожительная. Именно обворожительная. Страстная, жгучая! Опьяняющая и будоражащая, как наркотик. Столь же манящая. Всю ночь с ней кувыркались, а я не мог не то, что насытиться, а даже утолить страсть не успел. Она разжигала меня всё сильнее и сильнее. Даже я, тот ещё похабник, не знал и не ведал, что бывает так, как и что мы вытворяли.

Божественная! Демоническая! Чарующая! Я и сам не понял, как я оказался под ней, в ней. И до сих пор даже волосы по всему телу встают, как вспоминаю её. Мечта, а не женщина! Во всём – идеальная! Красотой, умением, страстностью, хитромудростью своей.

Только вот… Чужая жена. Причём жена твоего непосредственного и вышестоящего начальника Ясама. Да и сама начальник. Умывальников. И мочалок командир.

Это не считая её законного супруга – Змея.

И ещё одно. Признаюсь, главное, что мне Ясам? Клал бы на него. Тем паче на марионетку Змея. Но…

Да, соитие с Василиской было неповторимым, нереальным, чарующим и опьяняющим, похожим на невероятно острый наркотический транс. Но послевкусие… Будто не ночь любви была, а двойная смена в забое. Причём били в забое как раз меня. В две двенадцатичасовые смены, без перерыва на обед и без перекуров. И чувствовал я себя даже более гадко и мерзко, чем после короткой сшибки с Сусликом, который сломал меня всего и полностью.

И это не считая моих моральных потрясений. Во-первых, я изменил своей любви. Во-вторых, с чужой женой. Что само по себе – табу. В-третьих, пошёл поперёк собственных моральных устоев. И это если не учитывать будущие проблемы, какие мне принесёт эта связь от моего работодателя – Сама.

А он реально нелюдь! Гля, в натуре, демон революции! Настолько… даже не жестоких, а полностью и беспросветно безжалостных и беспощадных индивидуумов я ещё не встречал! Он меня… просто за усмешку! За моё, признаю, тупое, но вечное «гы-гы!» Я ж, тля, Весельчак? Пусть и Мрачный!

Тогда из того подвала под ливнем Ясам нас перенёс в другой подвал.

Хотя я сразу подумал, что попал прямиком в ад. В самый настоящий ад. В клокочущие пламенем и расплавленными камнями подземелья. Настоящий ад! Всё горит! Что не горит – плавится! Кругом тела, куски тел, обрывки одежд и куски брони, кровищей всё залито, будто кровью хотели потушить это адское пламя. Тела горят, коробятся от жара, будто дёргаются в агонии, плавятся, отекая, как восковые.

И над всем этим Сам, как хозяин ада. Стоит, величественным хозяйским взглядом осматривается, тем же хозяйским тоном велит мне:

– Потуши!

– И замаринуй! – киваю я, расправляя крылья и замораживая очаги возгораний. – Посолить и поперчить. Взболтать, но не смешивать.

Со злостной мстительностью не потушив лужу жидкого пламени, в котором катается и вопит мерзотник. Он из «разрыва реальности» выпал как раз в эту горящую лужу. Для него ад уже наступил. А те увечья, что я ему нанёс, не позволили ему, как нам с Двуликим Ролом, отпрыгнуть от опасности.

– Ушли! – голос Сама рокочет в этом медленно замораживающемся аду. – И даже своих павших забрали.

Это он, видимо, про тех, кто устроил весь этот фестиваль и фейерверк в честь октоберфеста. Ясам простым взмахом, телекинезом, выхватил из пламени мерзотника и перенёс его непропечённое, ещё не прожарившееся тело на свежезамороженный кусок пола. А я ещё добавил в то место мерзлоты.

– Прекрати! – велел мне Сам. – Он своё получит.

– Как скажешь, земеля! – пожав плечами, ответил я по-русски. – Согласно требованиям военного трибунала и революционной целесообразности? А неплохой костёр мировой революции тут получился…

Тупо? Тупо, согласен. И я тупой. И юмор у меня такой же – тупой.

Ну, не ожидал я, что Ясам среагирует так… Неадекватно. Ещё я не ожидал, что я, круче которого может быть только Эверест, окажусь таким… ничтожным!

Я даже моргнуть не успел, как оказался стиснут и распят в воздухе меж полом и потолком, точно посредине. Никакое моё усилие не могло мне помочь освободиться. Не мог я даже пошевелиться. Вновь попал в положение муравья в янтаре.

– Э-э! – хриплю я. – Ты чё, земеля?

– Ты! – грохочет Сам. – Что из себя возомнил, ничтожество?

От его вида, от его ровного, рокочущего голоса, спокойно-равнодушного лица, изучающе-внимательного взгляда мне сразу стало тошно. Сразу. Понял, что пришёл как раз тот самый конец верёвочке, которой сколько не виться, а долбанёт по затылку.

– С чего ты, полукровка, игрушка недобожка, решил, что имеешь право? – вкрадчиво спрашивает Сам.

И я захлёбываюсь от крика. Крика нестерпимой боли. Крылья мои, нематериальные, энергетические, но оказалось, что боль от того, что Сам оторвал их мне, как мухе, вполне материальная и очень чувствительная. Чересчур чувствительная!

– Ты! Вечное – «недо…». Труп, что не стал ни нежитью, не стал и живым!

Вся! Сразу вся моя вживлённая броня решила, по велению Сама, оторваться от меня. А это не передать словами, как больно! Оторванный ноготь, говоришь? Куски моего панциря отрывались с моей плотью, повисали вокруг меня в воздухе.

Но слова, бросаемые Самом, наносили не меньшую боль!

– Ты не стал ни Человеком, не стал и Небожителем! – продолжал он.

Слоями моя плоть отделялась от меня, тонкими слоями, сползая, как чешуйки с луковицы, повисая неподалёку. Меня разбирали на составные части. И этот садист не давал мне потерять сознание и лишиться разума от боли.

– Тебе в голову закачали осколки воспоминаний сразу нескольких знакомых твоей неудачницы-покровительницы. Как и ты, так и не ставшей Матерью – ни Жизни, ни Смерти! Осколки воспоминаний! Мусор! Чужих иллюзий! Чужих жизней. В тебе даже души нет, ничтожность! Одни пустые амбиции!

Вижу, как оголились мои кости. А я не могу даже сблевать!

Как больно!!!

– Земеля? – слегка усмехнулся Сам. – Я был там. А вот