Присягнувшие Тьме - Жан-Кристоф Гранже

Три метра. Метр… В этот момент – по-видимому, под влиянием какого-то шестого чувства – он начал оборачиваться, но я не дал ему завершить движение. Я упал на него сверху, левой рукой сжав толстяку горло и заведя нож ему под подбородок.

– Брось винтовку, – выдохнул я. – Иначе, клянусь, рука у меня не дрогнет.

Он не шевелился. Повиснув на нем сзади, я вообразил, будто заваливаю быка, и на добрый сантиметр вдавил лезвие ножа ему в шею. Нож утонул в жирной плоти, не прорезав ее:

– Брось винтовку, чертов ублюдок… Я не шучу!

Он все еще колебался, потом отбросил оружие на метр от себя. Не совсем надежное расстояние. Я прошептал:

– Теперь ты тихонько повернешься и…

Что-то сверкнуло у него в правой руке, описав дугу. Я увернулся. Нож из экипировки коммандос просвистел в пустоте. Я надавил коленом ему на почки, вынудив его выпрямиться. Он снова пустил в ход клинок, пытаясь достать меня слева. Мне опять удалось избежать удара, отклонившись назад и упершись пятками в землю.

Он попробовал повернуться. Силища у него была фантастическая. Новый замах, теперь сверху. На этот раз он зацепил мне плечо. Я вскрикнул и рефлекторным движением всадил нож ему под правое ухо. До самой рукоятки. Фонтан артериальной крови прорезал небо.

Гигант наклонился вперед, перевалился с одного колена на другое. Не вынимая ножа, я сделал движение мясника, отрезающего голову быку. Кровь залила мне руки, обдав жаром и без того горящую кожу. Плоть моего убийцы смыкалась вокруг клинка в отвратительном засосе, обволакивала его на манер подводного моллюска.

Подскочив, он встал на подошвы, и ему удалось приподняться, но он тут же завалился назад. На меня обрушились все его сто пятьдесят кило, и у меня перехватило дыхание.

Я потерял сознание, но тут же очнулся, вдавленный в грязь. Моя ладонь по-прежнему сжимала рукоятку ножа. Убийца бил ногами и руками, как гигантский спрут, заливая меня кровью.

Я задыхался. Через несколько секунд я перестану соображать, и это будет моим концом. Мне пока не удалось достигнуть желаемого – довести разрез до его левого уха. Помогая себе второй рукой, я завершил дело.

Потом, отталкиваясь спиной и локтями, я сделал последнюю попытку освободиться. Наконец толстяк качнулся в сторону. Он опять замахнулся, пытаясь достать меня снова, но в руке у него ничего не было. Он два раза перевернулся и, скатившись по склону на несколько метров, запутался в складках своей накидки.

Я выбрался из грязи и прислонился к дереву, чтобы передохнуть. Воздух не шел в легкие, горло перехватило, голова кружилась. Внезапно все мое нутро перевернулось, и меня вырвало у подножия дерева. В висках бешено стучала кровь. Лицо покрывала ледяная испарина – предсмертная испарина.

Не помню, сколько я простоял на коленях. В совершенном изнеможении, в полной прострации. Наконец я поднялся и посмотрел на мертвеца. Он лежал на спине со скрещенными руками в пяти метрах от меня. С откинутым капюшоном, открывающим круглое лицо, обрамленное короткой бородой. Рана на шее походила на ожерелье, черное и ужасное. Рукоятка моего ножа при падении отломилась.

Под громкий стук крови в висках я вдруг сделал открытие.

Этого я тоже знал.

Ришар Мораз, первый подозреваемый в деле Манон Симонис.

Тот человек с кроссвордами. «Еще увидимся», – сказал я ему в баварской таверне. Так и случилось. У него на всех пальцах кольца. Они-то и пустили солнечного зайчика, послужившего мне сигналом.

На среднем пальце левой руки я заметил необычный перстень с печаткой.

И надо же! Я сразу узнал рисунок, украшавший ключицу Казвьеля. Рабский ошейник, прикрепленный к цепи и вроде бы насаженный на стержень. Я подошел ближе, чтобы рассмотреть перстень. Точно тот же символ, повторенный в золотом рельефе.

Я задрал правый рукав мертвеца, чтобы кое-что проверить, – на руке была повязка. Я сорвал ее: рана была четкой, примерно десяти сантиметров Длиной, и шла вдоль руки. Это именно он принял Удар Казвьеля в суматохе ватиканских музеев.

Я только что решил одну из своих проблем.

Ту, что брала начало на Симплонском перевале.

Вымороженный пейзаж. Голые, сухие деревья. Поля черной земли, словно изрытые свежими могилами. Светлое, до рези в глазах, небо.

Мой взгляд привлекло одиноко стоявшее на вершине холма дерево. Рвущийся к небу пленник земли, окаменевший от холода. Я задумался о своем положении. Мертвец под ногами, правда – где-то наверху, и я между ними.

В тот момент расследование для меня не существовало.

Оно вело меня прямым ходом в ад.

Я решил помолиться. За Мораза, безусловно связанного с тайной «лишенных света» и с делом Манон Симонис, и за невинно пострадавшего Бухольца, проклятьем всей жизни которого была Агостина Джедда.

Потом неуверенным шагом я спустился с откоса. В окружавшем меня безлюдье имелся один плюс: свидетелей не было. Я вернулся к Бухольцу и схватил свой плащ, оставшийся в прихожей на вешалке. Через силу я бросил взгляд в разоренную комнату, где лежал труп врача. Я мысленно восстановил ход событий, чтобы убедиться, что нигде не оставил отпечатков пальцев.

Я закрыл входную дверь, спрятав руку в рукав.

Отъехав от места убийства километров на двадцать, я остановился в подлеске, вытащил чистую рубашку из рюкзака и переоделся. Больное плечо дергало, но рана была поверхностная. Я свалил в кучу рубашку, галстук и пиджак, склеенные спекшейся кровью, вместе со сломанным ножом, который захватил с собой, и все поджег. Огонь разгорался неохотно. Я успел выкурить одну сигарету «кэмел». Когда осталась лишь кучка пепла и остов ножа, я вырыл ямку и похоронил свидетельства своего преступления.

Возвратившись в машину, я посмотрел на часы. Было 17.00. Я решил найти гостиницу в По. Сон и забвение – в ближайшее время я мог думать только об этом.

Я рванул к Лурду, затем свернул на север по шоссе D940 и выехал на Пиренейскую автостраду. Остановившись на минуту у телефонной будки, я звякнул жандармам, чтобы они пополнили списки убитых.

Ведя автомобиль, я стал шепотом читать покаянный пятидесятый псалом Давида – «Miserere». Голова у меня была словно набита ватой, и мне не удалось вспомнить весь текст. Вскоре расследование с его покойниками, вопросами и недоумениями снова овладело моими мыслями. Я думал о Стефане Сарразене. Я не связывался с ним после отъезда из Катании, а вчера он оставил мне три сообщения.

Мне следовало бы позвонить ему после того, как я опознал Казвьеля. Недурно бы ему поковыряться в прошлом этого убийцы. Теперь он с одним Моразом собьется с ног. Я набрал его номер. Автоответчик. Из осторожности я не оставил сообщения и вернулся к своим размышлениям. Передо мной бежала автострада. Я решил еще раз мысленно пройтись по моим трем досье и сравнить их.