Дневники княжон Романовых. Загубленные жизни - Хелен Раппапорт

Если эта история была правдой, то все надежды царицы на дальнейшую защиту семьи от различных бедствий потерпели крушение. Только месяц назад она писала Николаю вновь о своей абсолютной вере в помощь и руководство Григория в эти трудные годы:

«Помните, что для вашего правления, Бэби, и нам, и вам нужна сила молитв и советы нашего Друга… Ах, любимый, я так сильно молю Бога, чтобы ты почувствовал и осознал, что Он заботится о нас, если бы его здесь не было, я даже не знаю, что могло бы случиться. Он спасает нас своими молитвами и мудрыми советами {так в оригинале}, он наша твердыня веры и помощи» [1075].

Когда пришло окончательное подтверждение смерти Распутина, возможно, это не было неожиданностью даже для Александры, поскольку сплетни в столице о его восхождении от мессии‑целителя до советчика, вмешивающегося в государственные дела, а теперь до угрюмого пьяницы, давно достигли своего пика.

Распутин был деморализован решением Николая вступить в войну, которая, как он предсказал, будет иметь катастрофические последствия для России, поэтому Григорий стал прожигать жизнь. Он не видел ничего, кроме гибели, нависшей над Россией, поскольку война затягивалась, и пытался забыться, регулярно напиваясь до беспамятства[1076]. Множились рассказы о его развратных ночных кутежах в ресторане «Донон» и в целом ряде модных отелей «Астории», «России», «Европе» — или о гулянках с цыганским хором Масальского в «Самарканде»[1077].

Напившись, Распутин громко хвастался своим влиянием на царицу. «Я могу заставить ее сделать что угодно!» — так заявлял он, как утверждали, в начале года. В ответ Николай вызвал Распутина в Царское Село и сделал ему замечание. Распутин признался, что действительно «был грешен». Стало ясно, что он теперь вышел из‑под контроля. Разговоры о «магических исцелениях и веселых попойках», которыми было отмечено его появление в Санкт‑Петербурге, теперь превратились в «пожар слухов», в которых его и императрицу называли представителями «темных сил», угрожавших поглотить Россию[1078]. Об Александре заговорили как о «посреднице с немцами в предательских интригах», а Распутина клеймили как немецкого шпиона, «который втерся в доверие к царице, чтобы выведать военные секреты»[1079].

Бурное негодование, направленное на императрицу, к концу 1916 года достигло такой степени, что члены императорской семьи открыто предлагали ей укрыться в удаленном монастыре ради страны и ее собственного душевного здоровья. Но в первую очередь необходимо было избавиться от Распутина.

Ожидая новостей в Александровском дворце, девушки и две близкие подруги Александры, Анна Вырубова и Лили Ден, собрались вокруг отчаявшейся императрицы. На следующую ночь Татьяна и Ольга спали в комнате матери. Затем, 19‑го, они получили «подтверждение того, что отец Григорий убит, скорее всего Дмитрием, и сброшен с Крестовского моста», как писала Ольга в своем дневнике. «Его нашли в воде. Так ужасно, не могу даже писать об этом. Мы сидели, пили чай с Лили и Анной и все время чувствовали, что отец Григорий среди нас»[1080].

Один из адъютантов, дежуривший в тот момент, вспоминал, как подействовала эта новость на великих княжон:

«Там, наверху, в одной из своих скромных спален, все четверо сидели на диване, тесно прижавшись друг к другу. Они были застывшими и совершенно очевидно страшно расстроены, но весь этот долгий вечер имя Распутина никто ни разу не произнес в моем присутствии…

Они страдали, потому что человека больше не было в живых, но еще и потому, что они почувствовали, что с его убийством что‑то страшное и незаслуженное началось для их матери, отца и них и что оно неуклонно приближается к ним»[1081].

В 6 часов вечера 19‑го числа Николай прибыл в спешке из Ставки с Алексеем, вызванный срочной телеграммой, которую отправила ему жена. В телеграмме было сказано: «Существует опасность, что эти два мальчика организуют что‑то похуже» — переворот при попустительстве других из семейства Романовых и в сговоре с монархистами правого толка в Думе[1082]. За границей уже некоторое время ходили слухи, что в это замешаны Дмитрий Павлович и его приятель, с которым они расхаживали по клубам, Феликс Юсупов.

Английская медсестра Дороти Сеймур из англо‑русского госпиталя несколько раз встречала Дмитрия в обществе и вспоминала его как «прекрасного внешне, бесконечно тщеславного, но великолепного в расцвете своей молодости и энергии». Вечером 13 декабря Дмитрий говорил с Дороти за ужином о «многих интригах», и она сообразила, что «что‑то затевается»[1083][1084].

Вскоре выяснились подробности; Дмитрий, Юсупов и его сотоварищ‑конспиратор Пуришкевич заманили Распутина во дворец Феликса на Мойке около полуночи в вечер пятницы 16 декабря. Юсупов заехал за Распутиным в его квартиру на Гороховой улице и отвез его к себе. В подвальной столовой он накачал Распутина спиртным, подсунув ему на закуску пирожные с кремом, куда был подмешан цианистый калий. Убедившись в том, что яд не подействовал, и, придя в бешенство, что их план убийства не удался, Юсупов выстрелил Распутину в спину из браунинга, который принадлежал Дмитрию Павловичу. Но Распутин по‑прежнему не умирал. Еще дважды выстрелил Пуришкевич (первый раз он промахнулся, второй раз попал Распутину в грудь), и только четвертым, роковым выстрелом в лоб Распутин был убит[1085]. Тело Распутина завернули в кусок ткани, связали веревкой и отвезли в автомобиле Дмитрия Павловича на Петровский остров, где его столкнули в прорубь на льду Малой Невки[1086]. В 6 часов утра, как вспоминала Дороти Сеймур, в англо‑русский госпиталь «в безумном состоянии» ворвались Дмитрий Павлович с Юсуповым, чтобы перевязать рану Юсупова на шее»[1087].