И телом, и душой - Екатерина Владимирова

— Пойми, — настойчиво шептал Андрей, не выпуская ее из плена своих рук, — ты не будешь с ним счастлива. Девять лет ничего не решили, что могут решить последующие?! Он просто уничтожает тебя… Я не могу смотреть на это. Ты достойна лучшего, большего… Самого лучшего!..

— Отпусти!..

— Я могу дать тебе это, — словно не слыша ее, продолжал говорить Андрей. — Клянусь, я сделаю все от меня зависящее, чтобы ты была счастлива. Я горы для тебя сверну, если будет нужно… Никогда не

позволю, чтобы ты плакала, чтобы ты страдала… Разведись с ним, он тебя погубит. Останься со мной…

— Отпусти меня! — выкрикнула Лена, вырываясь из рук объятий. — Отпусти!

И он отпустил. Зачарованно смотрел в ее лицо а потом отступил.

— Он мой муж, — дрожащим голосом проговорила она. — Я люблю его. Да, может быть, это болезнь, я не знаю… Но того, что мы вместе, уже ничто не изменит, — она всхлипнула, зажав рот ладошкой.

Андрей тяжело вздохнул, затем резко выдохнул, поднял разгоряченное лицо вверх и выкрикнул:

— Почему он, черт побери?! Почему он, а не я?! Ни тогда, ни теперь!.. Почему не я?!

Лена затряслась.

— Я не достойна твоей любви, Андрей, — тихо сказала она, отступая к двери. — Ни тогда была не достойна, ни теперь, — повернулась к нему спиной, ощутив, как задрожали плечи. — Уходи, Андрей. Пожалуйста, уходи… Ты ничего не изменишь.

— Лена!.. — попытался остановить ее Порошин.

— Уходи! — выкрикнула она нервно и, схватившись за ручку, скрылась в подъезде.

Ноги почти не держали ее, она прижалась спиной к стене и закрыла глаза. Тяжело задышала, стараясь выровнять дыхание и унять бешено колотившееся сердце. Стиснула зубы и слушала, как вырывается сквозь плотно сжатые губы громкие вдохи и выдохи. Сглотнула и раскрыла глаза.

Отчего, откуда это ужасное, подавляющее чувство бессилия?… Предательства?…

Пошатываясь, она добрела до лифта. Руки дрожали, когда она открывала дверь квартиры.

Андрей, Андрей, Андрей!.. Как же ты был прав, как прав! Но подумала она об этом лишь потом.

Почему она не почувствовала дурманящего чувства опасности, сковавшего горло, когда входила внутрь? Почему не ощутила ее кожей, не почуяла ее удушающе приторный запах? Почему, прислонившись лбом к холодному металлу и закрыв глаза, не ощутила скользкие пальцы беды на своих плечах, — они сжимали ее плотным кольцом. Почему не обратила внимания на трепещущее сердце и колотившийся в ушах пульс?…

— Где ты была?

Резкий окрик заставил ее встрепенуться и резко обернуться назад.

— Максим?…

Ее изумлению не было предела. Он дома?! Но почему, как?… Она звонила ему весь день…

— Ты еще помнишь, как меня зовут, — холодно процедил он, — просто замечательно!

Сердце задрожало в груди, трясущиеся руки сжали связку ключей. Лицо горело, как горело и все тело.

— Ты дома? — пробормотала она, растерянно пробегая глазами по комнате и стараясь не смотреть на него.

— Как видишь, — коротко бросил он и скрестил руки на груди. — Но ты не ответила на мой вопрос.

Лена часто и тяжело задышала. Что-то в ней надломилось в этот момент. Чувства пересекли допустимый предел, а эмоции готовы были рвануть изнутри ее существа фонтаном жидкой лавы.

Опасность, беда, несчастье, трагедия… Она летала в воздухе, ее можно было пробовать на вкус.

— Где ты была, я спрашиваю? — жестко повторил Максим, окинув ее острым уничтожающим взглядом.

Еще один шаг в пропасть. Еще один толчок в спину. Еще одно обвинение, которое она не будет терпеть.

— На работе, где я еще могла быть, — сказала она устало и дрожащими пальцами расстегнула пальто.

— На работе…

— Да, я работаю, если ты помнишь, — проговорила она, избегая его взгляда, и, повесив пальто на вешалку, шагнула вперед. Ноги стали ватными и вот-вот готовы были подкоситься.

Но плотина, хранящая чувства от потопления, вот-вот готова была прорваться.

— Ну, конечно, — сказал муж, и яд тона его голоса заставил ее застыть, — такая работа отнимает все время!

— Что ты имеешь в виду? — спросила она, часто и поверхностно задышав.

Не стерпит, не вынесет, не промолчит… Не сейчас, когда все в ней горит и пышет пламенем.

Максим шагнул к ней и навис над девушкой ледяной скалой жестокости и безжалостности.

— Ты прекрасно понимаешь, о чем я говорю.

Время застыло. Ее сердце рвалось изнутри раненой птичкой. Она подняла на него твердый взгляд.

— Нет, — покачала она головой и сделала шаг вперед, обходя Максима стороной, — не понимаю.

Он молчал, когда она отступала, молчал, когда продвигалась к спальне, когда на подкашивающихся ногах прошествовала мимо него. Он ни слова не произнес. Но она чувствовала его обжигающий взгляд на своей спине. От него замирало сердце и сводило судорогами тело.

А через мгновение муж бросился за ней следом.

— Что, твой любовник отнял так много сил, что ты не в состоянии даже поговорить с мужем?

Лена застыла, как вкопанная, и резко обернулась, взирая на Максима широко раскрытыми глазами.

— Что?!

Он сделал стремительный шаг вперед, сокращая возникшее между ними расстояние.

— То, что слышала!

Она не сразу заметила лежащий на столе желтый конверт, лишь, когда Максим, сверкая язвой взглядов, схватил его и сунул ей в лицо, она удивилась, как не обратила на него внимания.

— Что это?… — она и не поняла, что ее голос сошел на шепот.

— Смотри сама, — жестко бросил Максим.

И она развернула конверт.

Когда фотографии коснулись ее пальцев, она тихо вскрикнула.

— Что, не ожидала такого? — гневно продолжал мужчина. — Смотри, смотри, все самое интересное впереди!

И она смотрела. Смотрела, видела и не верила… Все это не укладывалось в ее сознании.

Обжигающие путы сомкнулись вокруг ее горла, вынуждая постанывать и всхлипывать вместо того, чтобы кричать. Вопить, протестовать, возмущаться подобному беспределу. Стрела боли пронзила насквозь, отозвавшись эхом в каждом волоске на ее теле, в каждой клеточке ее существа.

Она подняла на омраченное яростью лицо мужа изумленный, ошарашенный взгляд.

— Это… что?… — произнесла она надрывно. — Ты… ты что, следил за мной?…

Чтобы сдержать рвущийся изнутри стон, девушка прикрыла рот ладонью.

Не верила. Не хотела верить в то, что такое вообще возможно. Своего рода предательство!

Тело наполнилось новой болью и проткнуло ее до основания. Яркая вспышка негодования сверкнула в ней и загорелась обжигающим костром возмущения.