Шолох. Академия Буря - Антонина Крейн

– С чего ты взяла, что убийство целого острова – это движение вперед? – со вздохом спросил Голден-Халла, который даже не удивился грандиозности плана своей подруги.

Он знал, что Эл до некоторой степени амбициозна. И не лишена фантазии.

Зато Стэн и Ладислава ошарашенно переглянулись, а Найт даже недвусмысленно свела губы в трубочку и присвистнула. Кто-то ку-ку.

– Об этом острове никаких вестей уже тысячи лет, – брезгливо ответила Элайяна. – Он не живет, он всего лишь спит. Было бы что убивать! А нам – людям, эльфам, всем – нужны свершения. Развитие. Нужен пример для подражания. Я готова им стать. Я чувствую, Берти: во мне достаточно сил. Я всегда знала, что я создана для большего, понимаешь? Для глобального блага, вселенского. Не для частного счастья: с ним пусть возятся неудачники.

– Эл… Учитывая, что из-за тебя погибла студентка, ты пыталась убить Моргана и теперь, как я понимаю, хочешь пожертвовать нами, не надо говорить мне про глобальное благо. Вот прямо не надо, ладно? Ты стараешься лишь для себя.

– Да уж! – поддакнула Найт, но Голден-Халла только мрачно стрельнул в нее глазами: цыц, госпожа адептка.

– Но я ведь тоже житель мира! – возмутилась меж тем Элайяна. – Как же великое правило божественного эгоизма? Сначала спаси себя, чтобы иметь силы спасти другого!

– Я не богослов и не психолог, Эл. Но есть разница между «спасением» и потаканием темным желаниям наших душ. Тяга к бессмертию – это явно второе.

– Ты же сам ненавидишь смерть!

– Но я не швыряю ей в пасть других, чтоб выиграть время себе.

– Швырнуть приходится только на первом этапе. Дальше это будет безубыточное предприятие.

– Жизнь – не предприятие, Элайяна! – отчаянно крикнул сыщик, рванув смычком по струнам.

Молчащий Стэн испуганно зажмурился: не порвет?

Не порвал.

Эл криво усмехнулась:

– Не предприятие, значит… Именно поэтому ты разорился, а я поднимусь, как никто и никогда прежде. Мне жаль, Берти. Ты всегда был мне дорог. Всегда.

И с этими словами Элайяна вдруг перебросила формулу притяжения в одну руку, а второй, освободившейся, кинула в сыщика пульсар.

Конечно, это ослабило формулу «перетягивания». Но по задумке эльфийки, Ладислава должна была отвлечься на неминуемую смерть Голден-Халлы: он ведь точно не ждет от Элайяны подвоха, как и обычно.

И тогда ректор получила бы сердце, шагнула назад, в коридор, и снова жахнула бы по арке, обвалив ее, тем самым скрывшись от очнувшихся элементалей и оставив им на ужин трех человек внутри. А потом Элайяна бежала, бежала бы быстрее мысли, летела б до озера, и из корпуса, и замкнула бы вход грубоватым щитом, и сразу на корабль, прочь с острова, куда-нибудь далеко-далеко, и плакала бы всю дорогу, и ветер бы выл ночами – голден-халла, – выскребая ей душу по кускам, и ей было бы плохо, но что поделать, раз такие ставки?..

Однако плану Элайяны не суждено было сбыться.

Во-первых, Ладислава.

Адептка даже не шелохнулась, когда с пальцев эльфийки сорвалось проклятие. Наоборот, госпожа Найт, увидев это, парадоксальным образом успокоилась: ага! Уж кто-кто, а Берти точно извернется и выживет. Смерть Голден-Халлы – это что-то из области сказок; мы убедились, что в реальной жизни такого не может быть просто потому, что не может быть, ведь солнце не гаснет, правда? Разве что в горе-прогнозах от чокнутых пифий.

Поэтому Найт, спокойная как кремень, лишь поднажала в своем маг-крючке – и сердце острова стремительно рвануло по воздуху к ней.

Во-вторых, Берти.

Сыщик понимал, что остановка музыки приведет к «разморозке» пепельных элементалей. Но еще он понимал, что его гибель даст тот же эффект – на четверть мгновения позже. Тогда зачем умирать?

Поэтому Берти отбросил смычок и виолончель и кинул в электрический пульсар Элайяны ответный шар – Особый Разрывной – рассчитывая, что их яркий совместный БУМ! на полпути дезориентирует оживившихся элементалей. И вся компания тем самым получит немного времени на перегруппировку.

Но и Берти в своем недоплане – эскизе плана – кое-что не учел. А именно то, что Стэн Хлестовски наконец завершил деактивирующее заклинание.

Ловчая сеть вокруг доктора Гарвуса вдруг опала и растворилась. Морган, как принцесса из сказки о спящей красавице, сел рывком, распахнул глаза и, не раздумывая, тоже швырнул формулу по направлению к снаряду Элайяны.

И поскольку он был магом значительно более сильным, чем Берти, и лежал на пару метров ближе к эльфийке, то пульсар Моргана прилетел быстрее. Он первый попал в электрический шар и подорвался вместе с ним, фейерверком осветив пещеру.

А пульсар Голден-Халлы, отставший на полсекунды, пронесся сквозь фестивальные всполохи двух других и попал в саму Элайяну. В самую грудь.

Разорвался.

Убил.

Потерянное эльфийкой сердце острова прилетело к Найт как снаряд, пущенный из очень большой рогатки. Сила удара была такова, что Ладиславу вынесло обратно в арку. Прижимая драгоценное сокровище к груди, девушка грохнулась на спину.

Но не успела Найт проморгаться, сгоняя с глаз посыпавшиеся звезды, как пришлось срочно подскакивать, нашаривать отброшенную клешню костяной жвалы и вновь выставлять ее на манер меча. Потому что из коридора пришли обозленные пауки-слепухи. Найт, фехтуя, попятилась обратно в пещеру.

Там уже развернулся бой.

Пепельные элементали освободились от магической песни, и им не понравилось, что Морган чудесным образом восстал из Господ Окоченелых. Они вновь пытались его убить. А заодно и его «прихвостней», запятнавших себя помощью злодею.

Доктор Гарвус, и без того белый как мел, теперь отчаянно колдовал – почти пустые браслеты стянулись вокруг его запястий, и кожа вокруг них трескалась и кровоточила. Одной рукой Морган рушил собственные щиты вокруг постамента, другой – создавал энергетические волны, похожие на штормовые. Они отбрасывали элементалей прочь. Заклятье прицельно расправлялось со стражами, обходя Ладиславу и слепухов, которые шуровали вслед за девушкой, как очень злая свита.

Стэн, чьи магические силы иссякли, уже не мог колдовать. Он лишь размахивал своим оберегом, энергично прыгая вокруг Голден-Халлы. Вроде отгонял тварей, но по факту – просто бодрился.

Что же касается сыщика, то он определенно был не в себе.

Безвольно повесив руки, Берти стоял на коленях перед мертвой эльфийкой, и лицо его было еще бледнее, чем ее лицо. Ни кровинки. Глаза потухли. То, что вокруг идет битва, совсем не беспокоило Голден-Халлу. Казалось, время для Берти остановилось, замерло, как муха, утопленная в янтаре. В светлом свитере и с рыжей всклокоченной шевелюрой он был похож на одинокую свечу на исходе ночи.