Пушкин и финансы - Коллектив авторов

не нашло удовлетворения, и Калашников остался крепостным[964].

П. А. Ефремов из неизвестных мне источников сообщил, что Мих. Ив. Калашников, «дворовый Пушкиных человек», был отдан по смерти Александра Сергеевича Солнцевым (Солнцев был женат на сестре Сергея Львовича) и управлял их подмосковным имением (Березки Подольского уезда); в 1843 г. «по кормежному письму» отпущен был ими «на оброк», приютился у своих недостаточных детей в Петербурге и умер в бедности осенью 1858 г., с лишком 90 лет от роду»[965].

О сыновьях Калашникова несколько подробностей будет сообщено в следующей главе.

О дальнейшей судьбе его дочери Ольги у нас пока нет известий.

Глава третья

«Люди» Пушкина

Ты знаешь, что я не корчу чувствительность, но встреча моей дворни, хамов и моей няни – ей богу, приятнее щекотит сердце, чем слава, наслаждения самолюбия, рассеянность и пр.

А.Пушкин.

Из письма к П. А. Вяземскому от 9 ноября 1826 г.[966]

I

Крепостные «рабы» не только работали на пашне и состояли при дворе своего господина, не только платили вместо барщины оброки: они еще служили ему в буквальном смысле этого слова, заполняли многочисленные и разнообразные кадры прислуги в барском доме. Если пушкинисты находят полезным и нужным составление словаря знакомых Пушкина (на первых порах, положим, одесских), то не менее нужным и полезным представляется мне собрание сведений о тех, с кем приходил Пушкин в повседневное соприкосновение, кто имел существенное значение во внешнем укладе жизни, о «людях» Пушкина, о «хамовом племени». К сожалению, материалы для характеристики галереи пушкинских слуг крайне незначительны.

Но в истории крепостного быта Пушкина не последняя страница должна быть отведена слугам – неотъемлемому элементу барского дома.

Столбовыми крепостными господ Пушкиных, наиболее близкими и крепкими их семье, были Михайло Иванов Калашников, Никита Тимофеев Козлов и знаменитая няня Арина Родионовна.

Об Арине Родионовне мы знаем довольно много: существует целая литература о ней, о ее влиянии на Пушкина. В лирике поэта она занимает видное место. Мы не будем останавливаться на ее характеристике.

Калашников нам теперь хорошо известен. Не только он был служилый человек Пушкиных, но и многие члены его семьи, столь ненавистные Павлищеву. Сын его Гаврила состоял при особе Сергея Львовича камердинером, причем сей Гаврюшка получил от барина прозвище le beau GabrielXLIV. По словам сына Ольги Сергеевны Л. Н. Павлищева, Gabriel пошел по стопам родителя: будучи безотлучным камердинером Сергея Львовича, очаровательный Габриель, в свою очередь, набил себе мошну и по кончине барина устроился как нельзя лучше: снял башмачный магазин[967]. Другой сын Михайлы, Василий, служил у Александра Сергеевича. Служил и третий – Иван.

Никита Тимофеевич Козлов не получил такой известности, как Арина Родионовна, но он заслуживает ее. Он пестовал Пушкина с детских лет; 6 мая 1820 г., провожая сына в ссылку, родители «дали ему надежного слугу, человека довольно пожилых лет, именем Никиту». Никита Тимофеев Козлов – болдинский крепостной, дворовый, по ревизии 1816 г. ему было 37 лет, значит, при высылке Пушкина – 40[968].

Никита был человек выдающийся среди дворни Пушкиных. Он даже не чужд был поэтическому искусству. Л. Н. Павлищев называет его доморощенным стихотворцем, поклонявшимся одновременно и Музе, и Вакху, и рассказывает, по семейным воспоминаниям, как он состряпал однажды из народных сказок нечто вроде баллады о Соловье-разбойнике, богатыре Еруслане Лазаревиче и царевне Миликтрисе Кирбитьевне[969]. Чем не Арина Родионовна!

В Кишиневе Никита жил в одной из двух комнат, отведенных Пушкину в доме Инзова, и остался в памяти кишиневских приятелей по двум строчкам какого-то шуточного стихотворения:

Дай, Никита, мне одеться:

В митрополии звонят[970].

В Михайловском Пушкин жил без Никиты, который перешел в это время к старому барину, Сергею Львовичу. Между прочим, он был очевидцем восстания декабристов 14 декабря 1825 г. на Сенатской площади и насмерть перепугал трусливого Сергея Львовича спокойным и равнодушным рассказом об ужасах, свидетелем которых он был и участником которых он считал и Льва Сергеевича. В 1826 г. он ездил с барином в Кистенево вводиться во владение. Калашников в своих записях упоминает о тулупе, которым был награжден Никита. Он жил у Пушкина в Москве перед женитьбой[971].

Князь В. С. Голицын начал одно свое письмо к Пушкину следующим диалогом:

Князь Вл. Голицын

Никитушка! скажи, где Пушкин Царь-поэт?

Никита

Давным-давно, сударь, его уж дома нет,

Не усидит никак приятель Ваш на месте,

То к дяде на поклон, то полетит к невесте.

Князь Влад. Г.

А скоро ль женится твой мудрый господин?

Никита

Осталось месяц лишь гулять ему один.

Вот мой разговор с вашим слугой…. [972]

Никита вообще шел по литературной части. Так, он укладывал книги, перевозил библиотеку Пушкина. 14 января 1832 г. Пушкин просил П. А. Осипову: «Умоляю оказать мне последнюю милость – потрудиться приказать спросить у моих людей в Михайловском, нет ли там еще сундука, присланного в деревню вместе с ящиками, в которых уложены мои книги. Подозреваю, что Архип или другие удерживают один ящик по просьбе Никиты, моего слуги (теперь Лёвинова). Он должен заключать в себе (т. е. сундук, а не Никита), вместе с платьями и вещами Никиты, также и мои вещи и несколько книг, которых я не могу отыскать».

Из этих строк видно, что Никита отходил одно время от Александра Сергеевича к брату. Но последние годы жизни Пушкина Никита Козлов жил в доме Пушкина, присутствовал при его кончине и вместе с А. И. Тургеневым проводил гроб с телом своего барина в Святогорский монастырь. В воспоминаниях Н. В. Сушкова о «Пушкина шляпе» находим несколько подробностей о Никите Козлове. «Камергерскую шляпу, треугольную с плюмажем, я видел на гробе Пушкина 1 февраля 1837 г., когда весь Петербург, как бы представитель изумленной поразительной вестью России, отдал ему последний долг. На другой день после отпевания эту шляпу принес Отрешкову старый дядька покойника Никита Козлов, который, можно сказать, не покидал своего питомца от колыбели до могилы. Он был, помнится, при нем и в Москве, где шаловливый и острый ребенок уже набирался ранних впечатлений, резвясь и бегая на колокольню Ивана Великого и знакомясь со всеми закоулками и окрестностями златоглавой столицы. Не знаю, был ли при нем верный дядька в