Виртуальная история: альтернативы и предположения - Ниал Фергюсон

Если бы начальные тринадцать ударных германских дивизий широким фронтом высадились на южное побережье Англии, низколетящие самолеты распылили бы на них, если это правда, 1495 тонн оставшегося с Первой мировой войны иприта. Но к такому повороту немцы были готовы[837]. Если бы они сумели пересечь двадцать две мили Ла-Манша, вряд ли хоть какое-то искусственное или естественное препятствие – например, королевский военный канал, протянувшийся от Рая до Хайта, – смогло бы надолго задержать их продвижение на север. Согласно “Прогнозу ранних боев на английской территории” фельдмаршала Герда фон Рунштедта, сделанному 14 сентября 1940 г., “на раннем этапе первого наступления будут задействованы небольшие, но полностью укомплектованные танковые части”[838]. Если бы Королевские ВВС не имели преимущества в виде недавно установленного радара или если бы шифры люфтваффе не подверглись взлому – или если бы командующий воздушно-десантными войсками генерал Курт Штудент сумел нейтрализовать ключевые сектора истребительной авиации Даудинга, – война в воздухе тоже могла бы сложиться иначе.

На самом деле генерал Алан Брук только 20 июля сменил генерала Айронсайда на посту главнокомандующего войсками в метрополии. Он тотчас перебросил немногочисленные имевшиеся у него в распоряжении танки ближе к побережью. Однако в случае наступления в конце мая большая часть британского вооружения оказалась бы задействована для защиты наспех организованной оборонительной линии, расположенной дальше от берега, что фактически привело бы к сдаче плацдармов на южном побережье. Сами немцы – несмотря на послевоенные заявления всех их генералов о том, что операция “Морской лев” была, как в 1945 г. фон Рундштедт пояснил взявшим его в плен противникам, “своего рода игрой, поскольку было очевидно, что вторжение невозможно”, – надеялись на раннем этапе военных действий достичь Ашфорда в графстве Кент[839]. Хотя к середине сентября немцы ожидали ожесточенного сопротивления на береговых плацдармах, майское наступление могло их приятно удивить. Официальный историк британской обороны Бэзил Коллиер замечает: “Важнейший сектор от Шеппи до Рая оборонялся 1-й лондонской дивизией, в распоряжении которой было 23 полевых орудия, но не было ни противотанковых пушек, ни бронированных автомобилей, ни бронированных боевых машин, а также было всего около одной шестой от общего числа полагавшихся ей противотанковых винтовок”[840]. Хорошо защищенные районы, например позиции шестидюймовых пушек в Шуберинессе, можно было обойти с той же легкостью, что и линию Мажино.

Могли ли силы люфтваффе и германского флота нейтрализовать королевский флот на те критически важные двенадцать часов, которые были необходимы для переброски первой волны на другой берег Ла-Манша? Учитывая рискованный характер такого предприятия, немцам пришлось бы бросить почти все свои военно-морские силы на осуществление этой операции. С другой стороны, для переброски сил вторжения хватило бы и очень короткого отрезка времени – всего половины суток. Более того, важно помнить, что девять из пятидесяти эсминцев, принимавших участие в операции “Динамо”, были потоплены, а двадцать три повреждены. В июне 1940 г. в Королевском флоте состояло всего шестьдесят восемь исправных эсминцев, в то время как в 1919 г. их было 433. Учитывая это, вполне можно представить, как могло бы состояться первое за 874 года успешное вторжение в Британию.

Гипотетический сценарий коллаборационизма

Что значила бы оккупация? В следующей главе Майкл Берли рассматривает ужасные последствия победы Германии в Восточной Европе. Очевидно, что в Западной Европе, которая больше подходит в качестве модели для Британии, все было иначе. Во Франции, Нидерландах и других оккупированных западноевропейских регионах расовая политика не была возведена в абсолют, как это случилось на Восточном фронте, хотя евреев и отправляли на восток в лагеря смерти независимо от их гражданства. В остальном модель эксплуатации Западной Европы была в большей степени основана на экономических, а не на расовых принципах. В частности, Франция стала своего рода дойной коровой германской мобилизации: многие тысячи французских военнопленных содержались в качестве трудящихся заложников в Германии, тем самым предоставляя рабочую силу и гарантируя хорошее поведение режима Виши.

В последнее время вошло в моду утверждать, что ответ британского народа на вторжение и оккупацию не отличался бы от реакции французов, чехов и люксембуржцев. Этот вопрос, само собой, восходит к сути британского национального самосознания. В опубликованной в 1995 г. книге о военном времени на Нормандских островах журналистка газеты Guardian Мадлен Бантинг утверждает, что, поскольку “островитяне шли на компромисс, сотрудничали и братались [с захватчиками], как и жители оккупированной Европы”, их опыт “непосредственным образом бросает вызов представлению, будто Вторая мировая война доказала, что [британцы] в корне отличаются от остальной Европы”. Бантинг полагает, что пример Нормандских островов в 1940–1945 гг. подрывает “миф об отличии британского характера от характера континентальных европейцев”. В свете исследования Бантинг “узкое, националистическое понимание войны” необходимо заменить “признанием общности европейской истории в эти тревожные годы”[841]. Рецензируя ее книгу, драматург Джон Мортимер описал острова как “идеальный полигон для испытания британского характера и британской добродетели под давлением”. Он заключил, что “британцы подверглись проверке и проявили себя не лучше, а порой и гораздо хуже многих народов Европы”[842]. Даже журналистка Энн Эпплбаум в консервативном журнале Spectator написала, что “в случае нацистской оккупации британцы повели бы себя не лучше и не хуже других поверженных народов”[843]. Другие авторы представляли Британию, в которой “постепенно начали бы развиваться своеобразные отношения британцев и представителей германских вооруженных сил… и многим детям в больницах подарки дарил бы Дед Мороз с незнакомым акцентом”[844]. Другой историк полагает, что “большое количество вполне приличных британцев стало бы сотрудничать с немцами в борьбе с сопротивлением, просто чтобы установить хоть какой-то мир”[845].