Беглый огонь - Петр Катериничев

Филин вернулся к столу, взял горку фотографий, подошел к камину и бросил свою отыгранную колоду на теплющиеся густо-малиновым угли. Сначала глянцевые квадратики лежали спокойно, лишь слегка обугливаясь по краям, потом белый огонек пробежал по одному снимку, по другому… Одна за другой фото превращались в комочки обугленного праха.

На душе у Филина было покойно. «Никого не пощадила эта осень…» Лишь эта бездарная мелодия нудила и нудила, не вызывая уже ни сочувствия, ни жалости, ни тоски.

Геннадий Валентинович вернулся за стол; на нем не осталось ни единой бумажки. Нажал кнопку селектора:

– Панкратов прибыл?

– Да.

– Пусть войдет.

Взглянув на мрачное лицо помощника, Филин спросил, едва разлепляя губы:

– Плохие новости?

– Хуже. Никаких. Милый город Покровск замер по осени в полном столбняке.

– Вот как…

– Никакого шевеления. Первое время авторитеты еще суетились, но мой Кадет нашел с ними общий язык. Утряслось. А вот во власти… Губернатор сидит сиднем в своем загородном доме, словно обложенный медведь в берлоге. Илья Муромец хренов. Никаких предложений не принимает, никаких новшеств, никаких переговоров. Омут.

– По-твоему, он испуган?

– Непонятно. Но охрана такая, что… В Покровске сменился начальник УФСБ, с Купчеевым, в отличие от предыдущего, ладит.

– Кумовья?

– Никто не знает. На людях, на совещаниях – доверительно-корректные отношения, не больше. Да, у этого нового генерала целый выводок своих людей – привез с собой. Губернатору лично и его загородной резиденции организовано еще одно кольцо охраны.

– Купчеев активен?

– Пес его разберет. Вроде и сидит у себя тише воды ниже травы: из загородного дома в свою администрацию и обратно. Ничего не вижу, ничего не слышу… В Москву мотается не чаще обычного, но и не реже. Телефонные же переговоры мы не контролируем никак. Да, в столицу катается исключительно колесным транспортом и под почетным эскортом. У меня сложилось впечатление, что…

– Он умный, – перебил помощника Филин. – Умный функционер. Вот и функционирует. Сейчас время работает на него. Ты отдаешь себе отчет, что нынче осенью в стране произошел переворот?

– Естественно.

– Вот и он не ребенок. И к тому же опыт – штука незаменимая. А что говорит ему опыт? Сиди и не отсвечивай. Купчеев пересидел в свое время, как минимум, трех царей: Брежнева, Андропова и Горбачева. Глядишь, и нынешнего переживет. Так?

– Так.

– Да… Сейчас время работает на него. Заводишки, которые под ним, он не упустит. И хочет получить свою цену. Полную цену.

Филин закурил, прищурился от попавшего в глаза дыма. Вернее, он нарочито давал попасть дыму в глаза: курение давно превратилось из привычки в ритуал, и это легкое пощипывание было приятным. Как многие заядлые курильщики, от исполнения ритуала он получал удовольствия едва ли меньшее, чем от насыщения организма никотином.

Сейчас он думал. Пока Степан Ильич Панкратов работает на олигарха, а он, Филин, давно на себя, могут возникнуть… э-э-э… разночтения в подходе к проблеме. Так или иначе, Ильича нужно посвящать. Вернее, вербовать. Жестко и быстро. Или он, воспитанный годами взаимопроверок, пойдет и изложит свои соображения в отделе собственной безопасности концерна. Это будет совсем скверно.

– О чем кумекаешь, Ильич?

Панкратов пожал плечами:

– Наше дело служивое.

– Что тебя беспокоит?

– Только одно: я не понимаю цели основной операции. И ее сути.

– Чего ж тут не понимать? Времечко поменялось, патроны на верхах занялись своими верхними делами… А нас пока пустили на самотек. Ждут-с. Разумно.

– Разве мы не знали о будущих напрягах и не учитывали их при подготовке действа? Давайте не будем лукавить, Филин. Я для этого слишком стар.

– Скорее, опытен.

– Пусть так. Хватит обнюхивать друг друга, как псы в стае.

– Пусть так, – в тон ему повторил Филин. – Что ты хочешь знать, Ильич?

– Знать я ничего не желаю, – не сдержался Панкратов. – Я – служилый пес на длинном поводке. И ничего иного, как гонять дичь, в этой жизни не умею. Мне нужна постановка задачи или подтверждение ее отсутствия. Как там у космонавтов? «Все системы функционируют в рабочем режиме».

– Лукавишь?

– Самую малость.

– И ты поверишь в «рабочий режим»?

– После проведенной «артподготовки» такого масштаба – нет. Но что это меняет?

Филин внимательно посмотрел на Панкратова:

– Хорошо. Ты осторожен, как колдун на углях. Ильич, что тебе более импонирует, игра или покойная старость?

– По возможности – и то и другое. Мы оба алкоголики, наркоманы игры. От покойной старости сыграем в ящик куда быстрее, чем от пули. Истрепанным за жизнь нервам нужен допинг.

– Ну что ж… Я рад, что в этом ты откровенен со мной. – Филин не спеша достал из коробки сигарету, прикурил, прищурился: – Я готов сделать тебе предложение.

– Которое я не смогу отклонить?

– Именно так.

– Если я правильно понимаю, я не смогу и не выслушать предложение?

– Ты правильно понимаешь. Обычно достоинства людей – их же недостатки. И наоборот. Ты слишком умный, Ильич, чтобы уйти отсюда живым после нашего разговора, если не примешь новые реалии, как выражался Меченый.

Желтые, тигриные глаза Панкратова прищурились, как у затаившегося зверя.

– Я вовсе не желал тебе угрожать, Ильич. Просто констатирую факт. Так сказать, вношу полную ясность. Ты же профессионал, поэтому изволь понять правильно.

– Я все понимаю правильно, Филин. Вот только капканов не люблю.

– А кто любит? Но жизнь такова, что все мы… – Филин махнул рукой, но не сокрушенно, а скорее так, словно привычно отгонял назойливую муху. – Как бы ты поступил на моем месте? Аналогично. Факт. Ну а играть в пионерские клятвы и прочие советы дружины поздновато. Ты ведь все понял.

– Насчет твоей игры?

– Да.

– Не все. Только то, что ты ее ведешь. И довольно давно, – произнес было Панкратов, да запнулся, замолчал, показал взглядом на стены.

Филин рассмеялся искренне, от души:

– Нет, родная контора умела воспитывать кадры! Деловые разговоры не вели даже под журчание струй в поселковом зачуханном сортире! Не боись, Ильич! Как говорили в деловых семидесятых: «Все схвачено». Да и мой характер ты знаешь: я отличаюсь скорее крайней недоверчивостью, чем благодушием, рассеянностью или разгильдяйством. И «чистоту» сего кабинета блюду пуще, чем девица кавказской национальности – целомудрие. – Помолчал, спросил: – Итак, ты готов вы-слушать предложение?